наложенным платежом? Иначе стыдно беспокоить.

Прилагаемые стих<отворения> Веры Бор<исовны>, может быть, дадите в какой-

нибудь журнал, если представится случай.

Фото вышлю из дома: здесь, к сожал<ению>, нет.

Пишу воспоминания о Маяковском. Около 500 строк уже есть. Больше, пожалуй, и

133

не будет: все запечатлено.

10

17

января 1941 г.

Ра1с1е, 17.1.41 г.

Дорогой Георгий Аркадьевич, сегодня получил Ваше письмо, а третьего дня мы

вернулись сюда из дома. Жизнь наша грустна и тягостна,

дорогой друг, ибо мы должны жить в жутких условиях общежития, в комнате

ледяной и сырой, оторванные от условий, в которых я мог дышать, творить и мыслить.

Климат Paide ужасен: всегда сырость болотная, удушающая и давящая. Даже при 20

гр<адусах> морозов ясно ощущается сырость! Ни одного знакомого человека, ни

театра, ни радио, ни книг, ни доктора, которому можно довериться. У В<еры> Б<о-

рисовны> слабые легкие, она вообще хрупче хрупкого, вся из Матэр- линка, а я еще

года нет как перенес воспаление левого легкого, а с октября приобрел болезнь сердца.

Можете себе представить, как «хорошо» мы себя чувствуем. Школа совершенно

убивает моего друга: 4- 5 уроков ежедневно, да работа дома, да тетради, да подготовка,

да постоянные заседания, так что она в тень на моих глазах (а это очень ведь тяжко!)

превратилась. И я ничем-ничем не могу ей помочь, ибо с июля заработал всего, дико

вымолвить, 12 р<ублей> 50 к<опеек>!.. Минутами я чувствую, что не вынесу

безработицы, что никогда не оправлюсь в этом климате, в этой комнате, вообще -- в

этих условиях. Душа тянется к живому труду, дающему право на культурный отдых.

Последние силы иссякают в неопределенности, в сознании своей ненужности. А я мог

бы, мне кажется, еще быть во многом полезен своей обновленной родине! И нельзя

жить без музыки, без стихов, без общения с тонкими и проникновенными людьми. А

здесь - пустыня, непосильный труд подруги и наше общее угасание. Изо дня в день.

Простите за этот вопль, за эти страшные строки: я давно хотел сказать (хоть сказать!)

Вам это. Моя нечеловеческая бодрость, выдержка и жизнерадостность всегдашняя

порою (и часто-часто) мне стали изменять. Я жду труда, дающего свои деньги, и

отдыха заслуженного, а не бессмысленного.

Любящий Вас Игорь

Р. S. Несколько слов по поводу стихов, переданных Вами в редакцию «30 дней». Я

был бы крайне заинтересован в их помещении и в оплате, т. к., прямо скажу, весьма

тяжко не иметь своего заработка. Вообще, отдавайте стихи, куда только возможным

найдете. В<ера> Б<орисовна> напрягает последние силы, но большая часть ее

жалования уходит на уплату давнишних долгов. Еще раз скажу: если бы я поскорее мог

получить постоянную работу! Болезнь моя более чем серьезна, но я часто стараюсь ее

убавить, чтобы не разорять друга на лекарства, доктор же у меня в Усть-Нарве —

давнишний приятель и денег за совет не берет. Но здесь, в Пайде, я к врачам не

обращаюсь. Безработица - одна из главных причин моих сердечных припадков.

Роман свой я Вам вышлю только через несколько дней.

«Мазепу» Пого нахожу гениальным произведением. Еще раз спасибо за книгу.

Если встретите Пастернака и Асеева, передайте им мой искренний привет.

Видитесь ли с А. Н. Толстым, В. Каменским и Бриками? Если видитесь,

пожалуйста, приветствуйте их.

Давно я не видел Толстого (с Берлина!). Постарел ли он? Мы так дружно тогда и

весело проводили время с ним и покойным Маяковским.

11

22

января 1941 г.

Ра1с1е, 22 янв<аря> 1941 г.

Дорогой мой Георгий Аркадьевич, в добавлении к своему письму от 17 янв<аря> я

хочу в кратких словах описать Вам Усть-Нарову и ее окрестности, чтобы Вы с

134

исчерпывающей ясностью представили наше душевное состояние и поняли, как нам

безумно тяжело было лишиться моря, рек, озера, дивного воздуха и уюта сухой и