Шрифт:
состоятся в первых числах ноября. Затем я еду, по всей вероятности, в Прагу и Белград,
хотя один импресарио зовет в Копенгаген, Стокгольм и Христианию. Но это еще не
наверняка — он не уверен в сборах в Скандинавии. Мне безумно хотелось бы
повидаться с Вами, мой друг: м<ожет> б<ыть>, Вы приедете в Берлин, если мне не
удастся к Вам? Перед отъездом из Toila я получил Ваше письмо из Германии и
пожалел, что опоздал своим приездом. Я рад за Вас, что Вы отдохнули хорошо: Вы
заслужили — о, более чем заслужили! — этот отдых. Берлин меня утомляет, после
глуши моей эстийской мне немного здесь трудно.
Мой верный рыцарь - Принц Сирени — поэт Борис Никол<аевич> Башкиров-Верин
– 8-го приехал из Ettal (около Мюнхена), — где он живет с композ<итором> С.
Прокофьевым, — чтобы повидаться со мной. Он пробыл в Берлине 8 дней, и мы
провели с ним время экстазно: стихи лились, как вино, и вино — как стихи. Я встретил
здесь много знакомых: Минского, Зин<аиду> Венгерову, худ<ожника> Пуни,
Василевского (Небукву), Маяковского, Виснапу и др. Раз пять был у Гзов- ской, с
которой у нас установились с прошлого года сердечные и дру
жеские отношения. Она по-прежнему очаровательна целиком - эта лазурная
художница! Устроились мы здесь, в смысле кварт<иры>, превосходно: у нас большая,
светлая комната в семействе, все удобства, даже уют, если хотите. Моя Злата
приготовила мне ее заранее. Это тем более мило с ее стороны, что теперь здесь острый
квартирный кризис. Нам с женою было очень грустно и досадно, что мы, не зная
возможности заочного крещения, не обратились к Вам с нежной просьбой быть
крестной матерью нашего Вакха. Он, конечно, остался дома с бабушкой.
Мы просим Вас принять наши искренние приветы и лучшие мысли, к Вам
направленные. Пишите по следующему адресу: Deutschland, Berlin N, Wolgaster Strasse,
6. Frau Eugenie Mennecke fьr Igor-Severjanin.
Целую Ваши ручки.
Душевно Ваш Игорь
67
Р. S. Мой сердечный поцелуй дорогому Макару Дмитри<е>вичу.
Иг.
10
3
декабря 1922 г.
Berlin, З.ХН
Дорогая Августа Дмитриевна,
прежде всего от всей души благодарю Вас за Вашу фотогр<афическую> карточку:
мне так приятно было увидеть вновь Ваши черты, черты человека, душевно любящего
искусство. Вы изменились, да! Переживания Ваши глубокие отпечатлели свой след на
Вашем родном для меня лице. Но они же дали ему какое-то особое изящество, особую
утонченность. Я благодарю Вас за Ваш подарок, я тронут им.
21-го ноября я дал в зале Филарм<онии> свой концерт. Единственный. Зал был
переполнен. Овации напоминали мне Москву. Я доволен. Предлагают повторение
вечера, но, к сожал<ению>, я вынужден отклонить: герм<анская> марка падает
стремглавно, жизнь здесь дорожает неимоверно, и мы, пока у нас еще есть деньги на
дорогу, спешим уехать Домой. Неименье денежн<ых> и энергичных импресарио
побуждает меня к этому - грустному для меня — шагу: я мечтал побывать везде, я мог
буквально разбогатеть, т. к. имя мое до сих пор для публики магнитно, что мне
показали Рига, Ковно, Берлин. Мой же импр<есарио> безденежен, беспаспортен, вял.
Вернувшись домой, я буду давать вече- Ра в городах Эстии и этим существовать, т. к.
книги свои я продал «Накануне» за 900 т<ысяч> герм<анских> мар<ок>, деньги за 2
месяца
прожил и купил необходимые вещи. К сожал<ению>, я не мог перевести в Эстию
ничего, т. к. герм<анская> марка ниже эстонской в 25 раз!..
В результате не знаю, что делать, ибо за время моего в Эстии пребыванья у меня
накопилось долгов на 80 т<ысяч> эст<онских> ма- р<ок> — все это по мелочам и все
бедным труженникам-крестьянам. Госиздат дает мне за книги 250 крон, 250 крон
любезно одолжила одна моя хорошая знакомая. Не хватает для полной ликвидации