Такая теория, совершенно очевидно, отдаст предпочтение двум основополагающим факторам созидания: формированию нового человека и совершенствованию техники. По этим направлениям предстоит ещё многое сделать, и тем непростительнее отставание, когда речь идёт о технической стороне дела, так как здесь уже можно продвигаться не вслепую, а следовать по пути, проложенному более развитыми странами мира. Поэтому Фидель с таким упорством говорит о необходимости технологического и научного просвещения всего нашего народа и тем более—его авангарда.

В области идей, которые направляют непроизводительную деятельность, легче заметить разделение между материальной и духовной потребностями. На протяжении длительного времени человек пытается избавиться от отчуждения посредством культуры и искусства. Он ежедневно «умирает» на восемь и более часов, когда выступает в роли товара, и воскресает в духовном творчестве. Но это последнее средство несёт в себе возбудителя аналогичного заболевания: он одинокое существо, которое ищет слияния с природой. Он защищает свою индивидуальность, подавленную общественной средой, и реагирует на эстетические идеи как единственное в своём роде существо, стремление которого состоит в том, чтобы остаться непорочным.

Речь идёт лишь о попытке к бегству. Закон стоимости уже не является простым отражением производственных отношений; капиталистические монополисты обнесли его сложной системой «лесов», которая превратила искусство в послушного слугу, даже когда используемые ими методы следует назвать чисто эмпирическими. Надстройка навязывает определённый вид искусства, в духе которого надлежит воспитывать художников. Непокорные укрощаются механизмом общественного давления и только исключительные та

4851февраль-март 1965 года кн-ун n

ланты могут создавать независимые произведения. Остальные превращаются в стыдливых поденщиков от искусства—или «перемалываются».

Изобретается концепция художественного «поиска», который и преподносится как критерий свободы, но этот «поиск» имеет свои пределы, не ощущаемые до тех пор, пока на них не натыкаются, например, при постановке действительных проблем человека и его отчуждения. Безадресный пессимизм и вульгарное времяпрепровождение являются удобными выпускными клапанами для человеческого беспокойства; отвергается идея превращения искусства в орудие обличения.

Если вы принимаете правила игры, то добиваетесь почестей, сходных с теми аплодисментами, которые могла бы получить обезьяна, придумавшая новый пируэт. Главное условие—не пытаться убежать из невидимой клетки.

Когда революция взяла власть, произошёл исход тотально прирученных; остальные—революционеры, и не только они—увидели новый путь. Художественный поиск получил новый импульс. Однако маршруты были более или менее известны, и смысл концепции бегства в себя от действительности, от общества укрылся за словом «свобода». Даже среди революционеров часто сохранялось подобное поведение — отражение буржуазного идеализма в их сознании.

В странах, которые пережили схожий процесс, пытались бороться против этих тенденций с позиций ультрадогматизма. Общая культура стала подобием «табу», был разработан кодекс дозволенных культурных устремлений, формально точно представляющих реальности природы. Затем этот комплекс превратился в механическое отражение реальностей социальных—таких, какими их хотели видеть; идеальное общество почти без конфликтов и противоречии; общество, каким его пытались создать.

Социализм молод, у него есть ошибки. Нам, революционерам, часто недостаёт знаний и интеллектуальной смелости, необходимых для того, чтобы взяться за развитие нового человека методами, отличными от общепринятых, а общепринятые методы испытывают на себе влияние общества, которое их создало. (Снова возникает тема взаимоотношений между формой и содержанием). Утрата ориентации весьма сильна, и проблемы материального производства нас буквально поглощают. У нас нет пользующихся неоспоримым авторитетом деятелей культуры, которые имели бы одновременна

4861 социализм и человек на Кубе

и большой революционный авторитет, поэтому деятели партии должны взять на себя решение и этой задачи, чтобы добиться достижения главной цели: воспитания народа.

Всё это и порождает тенденцию упрощения, поиск того, что было бы «понятно всем», то есть понятно и чиновникам. Ликвидируется подлинный художественный поиск, а проблема общей культуры сводится к присвоению (как эталона) «социалистического настоящего» и мертвого (а следовательно, безопасного) прошлого. Так на основе искусства прошлого века рождается социалистический реализм.

Но реалистическое искусство XIX века также является классовым, пожалуй, даже более капиталистическим, чем декадентское искусство XX столетия, которое отражает тревогу, смятение отчуждённого человека. Капитализм в культуре дал всё, что мог и имел, и в искусстве от него остался лишь запах разлагающегося трупа — сегодняшнее декадентство. Но зачем искать в застывших формах социалистического реализма единственно стоящий рецепт? Нельзя противопоставлять социалистическому реализму «свободу», каковой ещё не существует и не будет существовать вплоть до полного развития нового общества; но нельзя и безапелляционно осуждать с папского трона «ультрареализма» все формы искусства, возникшие после первой половины ХТХ века. Так можно впасть в прудонистскую ошибку возвращения к прошлому, надев смирительную рубашку на художественное самовыражение человека, который рождается и формируется сегодня.