3) Письмо старшей дочери написано из Дар-эс-Салама (Танзания), где Че находился после неудачи («провала») в Конго. (См. стр. 501-504 )

Ты должна знать, что я—далеко и долго ещё буду вдали от тебя, делая, что могу, чтобы бороться против наших врагов. Не то, чтобы это было так уж много, но кое-что делаю и думаю, что ты всегда сможешь гордиться своим отцом, как я горжусь тобой.

Помни, что впереди ещё многие годы борьбы, и даже когда ты станешь взрослой, ты должна будешь вносить свой вклад в эту борьбу. А пока надо готовиться к ней, быть хорошей революционеркой, что в твоём возрасте означает многое—как можно больше узнавать и всегда быть готовой поддерживать борьбу за справедливое дело. Кроме того, слушайся свою маму и не считай, что тебе можно делать всё раньше положенного времени. День для этого ещё придёт.

Старайся стать одной из лучших в школе. Лучшей во всех смыслах слова; ты знаешь, о чём я говорю: учеба и революционное отношение к жизни, иначе говоря — хорошее поведение, серьезность, привязанность к революции, товарищество.

Я не был таким в твоём возрасте, но ведь и рос я в ином обществе, где человек был врагом человека. У тебя преимущество—жить в другую эпоху и надо быть достойной её.

Не забывай заходить домой и следить, как идут дела у других детей, советовать им, чтобы они хорошо учились и вели себя. Особенно это относится к Алейдите, которая очень слушается тебя как старшую сестру.

Ладно, старушка, ещё раз счастливого тебе дня рождения. Обними маму и Джину и прими моё большущее и крепчайшее объятие— на всё то время, пока мы не увидимся.

Твой папа.

Из текстов, не вошедших в собрания сочинений

Отрывки из писем родителям (в Аргентину)

Мехико, ноябрь 1954 г.п ...

... У коммунистов, быть может, нет чувства дружелюбия, которое тебе свойственно, но в своих отношениях между собой они обладают им так же—или в ещё большей мере, чем ты2). Я мог убедиться в этом в той гекатомбе, которой стала Гватемала после поражения, когда все и каждый думали лишь о собственном спасении [и лишь] коммунисты сохраняли нетронутыми свою веру и своё чувство товарищества и были единственной группой, которая продолжала свою деятельность. Я думаю, что они достойны уважения и что рано или поздно я вступлю в партию; в большей мере, чем что-либо иное, мне мешает сделать это сейчас, моя фантастическая потребность в поездке по Европе, чего я не смог бы сделать, будучи подчинённым железной дисциплине...

Мехико, декабрь 1954 г.

... К тому, чего ты так опасаешься, можно прийти двумя путями—позитивным, будучи прямо убеждённым, или негативно—от разочарования во всём остальном. Я вообще-то пришёл к этому вторым путём, но лишь для того, чтобы сразу же убедиться, что идти надо было первым. То, как гринго обращаются с [Латинской] Америкой, вызывало во мне растущее негодование, но одновременно я искал в теории понимание глубинных причин этих их действий и нашёл их научное объяснение. А потом случилась Гватемала...

1) Из писем матери, Селии де Ла Серна (1907-1965) —наиболее яркому— и близкому Че—члену семьи. В последние десятилетия своей жизни разделяла левые убеждения, участвовала в деятельности организаций, связанных с коммунистической партией.

2) Мать жаловалась Че на поведение гватемальских коммунистов, эмигрантов, посланных Эрнесто в семейное убежище в Буэнос-Айресе.

В какой именно момент тропа разума привела меня к чему-то, родственному вере, я не могу сказать тебе даже приблизительно; путь был длинным и с немалым числом попятных шагов...

Мехико, 6 июля 1956 г. (из тюрьмы)1

... Именно к этому [участию в революции] вели все пути моего прошлого. А будущее делится на среднесрочное и ближайшее. Могу сказать вам, что среднесрочное связано с освобождением Кубы. Мне предстоит или победить вместе с ними, или погибнуть там... О ближайшем же будущем я мало что могу сказать, так как не знаю, что случится со мною: я—во власти судьи...

Мы готовы начать голодовку протеста... и продолжать её сколько потребуется. Дух в нашей группе в целом очень высок.

Если по какой-либо непредвиденной причине я больше не смогу писать, сойду с ума и т.п.—то, прошу, примите эти строчки как прощание, не слишком красноречивое, но искреннее. Всю свою жизнь я, спотыкаясь, шел, ища свою правду, и теперь, когда у меня есть дочь, которая сможет продолжить [дело] после меня, круг замкнулся. Теперь я могу воспринимать смерть просто как неприятность —как это сказано у Хикмета2: «Я возьму с собой в могилу, лишь сожаление о неоконченной песне...»

25 июля 1956 г. (из тюрьмы)

Я не Христос и не филантроп, старушка3, я—противоположность Христу. Я борюсь за вещи, в которые я верю, любым оружием, которое окажется в моём распоряжении, и постараюсь оставить другого мёртвым, так чтобы он не смог прибить меня гвоздями ни к кресту, ни к какому-либо иному месту. Что меня действительно пугает— это твоё непонимание всего этого, твои советы насчёт умеренности, здорового эгоизма и т.д.—то есть самых отвратительных качеств, которыми может обладать индивидуум. Я не только не умерен [сей-