Командир полка был удостоен ордена Александра Невского.

А потом — бои на Миус-фронте, ранение, очередное звание, новое назначение. В конце июня Иван Иванович принял 221-ю стрелковую дивизию. Новому комдиву была поставлена задача за короткий срок подготовить соединение к серьезным боям по прорыву немецкой обороны. Глубина ее многополосных укреплений доходила до 70 километров. В ней доты, дзоты, минные поля, проволочные заграждения.

И вот на рассвете 17 июля 221-я дивизия при поддержке штурмовой авиации и артиллерии атаковала оборону врага. Испытывая упорное сопротивление, полки дивизии «прогрызали» оборону, настойчиво продвигались к ключевой высоте «Саур-могила». До нее оставалось совсем немного, когда к участку прорыва подошли из глубины немецкие танки и нанесли мощный контрудар. Он пришелся по флангу дивизии, 695-му полку. Танки смяли его боевой порядок, вышли к штабу, нарушили управление.

Командир дивизии находился на наблюдательном пункте, когда на полки майора Грушевского обрушился шквал снарядов и мин. Потом лавиной пошли танки.

— Прошу огня! Всюду танки! — докладывал Блажевичу командир полка.

— Отсекай пехоту! Пехоту не пропусти!

Комдив по опыту знал, как важно не пропустить в расположение неприятельскую пехоту. Танки, если прорвутся, в глубине непременно напорются на огонь артиллерии, не упустят своего и бронебойщики: противотанковые ружья бьют метко и бортовую броню прошивают насквозь. Саперы тоже сумеют набросать на опасных направлениях мины. Так что с прорвавшимися танками есть кому бороться.

А вот если с танками будет и пехота, тогда обстановка намного усложнится.

— Держись, Грушевский! Поможем! Только не отступи! Ни шагу назад!

В ту ночь полковник Блажевич не сомкнул глаз. В черном ребе кружили самолеты, развешивали световые бомбы. Они медленно спускались на парашютах, освещая залегших солдат и позиции артиллерии, минометчиков, все, что составляет боевой порядок. Ближайшие селения полыхали, и пожары тоже светили далеко.

Беспрерывно била немецкая артиллерия. Бешеный налет сменялся методическим огнем, потом стреляли минометы, и мины с кряканьем рвались, секли осколками землю. Небо чертили яркие строчки трассирующих очередей. С тяжким металлическим лязгом ползали танки.

Ночь комдив провел на наблюдательном пункте, управляя боем, и с лихорадочным нетерпением ожидая вести от майора Грушевского.

Ему было известно, что третий батальон полка был отброшен на участок соседа и теперь сражался вместе с ним. Уцелела лишь одна рота из второго батальона. Сейчас она тоже дралась. А все остальные: почти два батальона и штаб полка — оказались в окружении. На карте у комдива, в том месте, где находился полк, было вычерчено красное кольцо, стиснутое синими скобками. С полком пытались связаться по рации, но сколько радисты ни долбили эфир позывными, никто не отзывался.

Было уже светло, когда в блиндаж вошел незнакомый полковник.

— Билибин, — представился он. — Из штаба фронта.

— Чем могу служить? — поднялся Блажевич.

Он был почти на полголовы ниже молодцеватоподтянутого прибывшего и выглядел значительно старше.

— Меня к вам направил генерал Бирюзов. Нужно уточнить обстоятельства гибели полка.

— Почему гибели? — не выдержал Блажевич. — Третий батальон, шестая рота, минбатарея полка целы.

— Не будем спорить, товарищ полковник. — Билибин оглянулся, встретил взгляды офицеров. — Другого блиндажа нет?

— Другого нет. Здесь будем говорить. — Комдив обратился к одному из офицеров: — Передайте начальнику штаба: пусть сам решает дела, без меня.

Прибывший сел напротив комдива, достал из сумки записную книжку, карандаш.

Еще в пути он мысленно вел диалог с командиром дивизии, пытаясь уличить его в ошибках. «Главное в бою — это твердое и постоянное управление. А у вас связь — основа управления — оказалась неустойчивой. Потому-то вы и потеряли управление».

Билибин не был знаком с Блажевичем. Однако знал, что тот в должности недавно. Следовательно, недостаточно опытен. Вот и допустил промах.

Но разговор получился совсем иным.

— С чего начнем? — спросил Блажевич.

— Начнем с положения полка и дивизии до шестнадцати ноль-ноль.

Полковник расстелил на столе карту, и оба склонились над ней.

Комдив говорил, а полковник слушал, иногда всматривался в карту и снова писал.

— А где полковое знамя? — спросил он вдруг.

Блажевич до боли сжал пальцы в кулаки. Знамя во время боя находилось при штабе полка. Это он знал точно. Но где оно сейчас — сказать не мог. А если знамя утеряно, полк подлежит расформированию. Такой существует порядок. Потеря знамени — это позор.

— Пока неизвестно, где знамя, — тихо ответил Блажевич.

— Выходит, знамя утеряно?

— Не утеряно. Пока неизвестно, где оно… Также как неизвестно и положение полка.

— Но ведь вы же донесли, что полк и штаб попали в окружение и, возможно, погибли.

— Последнее не писал. Не мог хоронить живых… А уж если полк и погиб, то погиб он в неравном бою, не отошел, не сдал своих позиций…

Беседа двух полковников продолжалась более получаса. Опытный Билибин задавал вопросы и порой ставил Блажевича в тупик. Тот горячился, с трудом сдерживал себя, чтобы не наговорить лишнего.