И однажды я случайно подслушала разговор отца с Майки. Папа спрашивал его, почему тот не сбежал, почему он продолжает оставаться со мной каждый день, каждую ночь, каждое мгновение, какое бы оно ни было пугающее.

— Я её не брошу. Я её никогда не брошу, — говорил Майки.

Тогда папа вновь тяжело вздохнул и, мне показалось, даже чуток рассмеялся.

— Ты не злись на меня, я очень тебе благодарен. Просто, когда ты станешь отцом, ты меня поймешь. Ты поймешь, что никто не подходит твоей девочке, но один все-таки найдется.

И я мысленно улыбнулась ему.

Комментарий к главе:

* — Дельфин. «Девять».

Сорок восемь

— Ты дожила до осени, — произносит Майки, когда я открываю глаза.

Серьезно? Уже осень? Неужели у меня правда получилось?

— Я хочу прогуляться, — прошу я Майки, который вновь лежит рядом со мной в постели и всё никак не может сомкнуть глаз.

Замечаю, что сейчас ночь, но потихоньку на улице уже начинает светать.

— Ты уверена?

— Да.

Парень одевается, а затем помогает одеться и мне. Вся сложность в моих ногах, руками я могу управлять относительно нормально. Мы отключает меня от аппаратов, и я понимаю, что отсчет моего «безопасного времени» уже пошел. Майки предупреждает моего отца, дежурившего на диване в гостиной, что мы хотим пройтись по городу. Точнее говоря, он — пройтись, а я прокатиться.

Когда Майки заходит в мою комнату, чтобы забрать меня, то я останавливаю его в дверях и произношу «Смотри!». Сама, без чьей-либо помощи, я становлюсь на свои отекшие и исхудалые ноги, проходит всего лишь мгновение — то самое мгновение, в котором я вроде бы стою на ногах. Но это не так. Они трясутся и подкашиваются, и я начинаю лететь вниз. Я бы, наверное, так и упала, если бы русоволосый не подхватил меня вовремя.

— Не нужно так больше делать, ладно?

Я киваю, хватаясь за его пуловер, стараясь найти поддержку в его лице. Он всегда был для меня поддержкой.

Парень вновь закидывает меня себе на спину, и мы спускаемся вниз, затем выходим из дома и останавливаемся у заборчика, у которого стоит велосипед. Майки теперь постоянно на нём разъезжает, ведь его пикап, похоже, отжил своё. Хотя, на самом деле, я прекрасно понимаю, что у парня нет времени на его ремонт.

— Держи ноги вот здесь, — говорит он и прижимает мои ноги к небольшой перекладине у колеса. Меня он уже посадил на рамы, а сейчас одной рукой держит велосипед, чтобы он не упал, а другой жестикулирует.

— Майки, — произношу я.

— Ась?

— Я не чувствую ног, — верчу головой.

Наверное, он понял, о чём я говорю. Если я не чувствую ног, то не смогу держать их в нужном положении.

— Ладно, тогда просто крепче держись за меня, хорошо?

И я киваю.

Сначала я не знала, куда мы направляемся, но затем я поняла — мы вновь едем на холм, с которого открывается прекрасная панорама на город. Мы усаживаемся на влажной из-за росы траве и просто следим за тем, как исчезают звезды с небосвода, как светлеет небо, как появляется огненный шар за горизонтом. С огромным трудом я заставляю себя сесть по-турецки и выпрямить спину, чтобы оглядеть всю эту красоту, чтобы подставить своё лицо под струи ветра и под яркие лучи солнца.

Ещё один день.

Не сегодня.

Я хочу прожить ещё один день.

Двадцать пять — вот сколько выполнено моих мечт.

— Майки, — проговариваю.

Он внимательно смотрит на меня и ожидает, что же я скажу.

— Как бы я хотела, чтобы у нас были дети, — выдаю я. — Как бы я хотела, что бы у нас вся жизнь была впереди.

Майки улыбается, но в то же время его глаза краснеют от подступающих в горлу слёз. И тогда он задает мне один единственный вопрос, из-за которого вся внутри перевернулось. Если бы была возможность, я бы продала душу Кроули, лишь бы продлить свою жизнь.

— Да, — отвечаю я на поставленный вопрос и тянусь к рукам Майки, лишь бы прижать его к себе и почувствовать его объятья.

— Майки, я так устала… — произношу я, когда мы входим внутрь моего дома. — Хочу спать, — кое-как пролепетала.

Я чувствовала, как понемногу уже начинаю засыпать. Всё вокруг затуманивалось, ноги подгибались, глаза сами собой слипались. Дыхание становилось более учащенным и глубоким.

Он аккуратно (ни без помощи отца, который всегда был рядом, когда мы оказывались дома) помог мне взобраться по лестнице, а после уложил в кровать. Папа подключил меня ко всем аппаратам и оставил меня наедине с Майки. Хотя какой там — наедине. Через катетер в моей правой руке с капельницы по трубочке потихоньку начало поступать успокоительное, чтобы меня вдруг внезапно не одолел приступ гнева.

Майки сидел напротив, в кресле, но я, пока еще были силы, подозвала его и попросила воды. Когда он наклонился, чтобы расслышать мою мольбу, пульс забился чаще. Ещё чаще. Ещё. Прямо как в первый раз.

Он сбегает по лестнице вниз и открывает кран.

Аппарат, следящий за частотой моего сердцебиения, начинает пищать учащеннее. Пип. Пип. Пип.

В голосе стоит непонятный вакуум.

Я слышу в висках, как сильно бьется моё сердце. Удары пульсируют в голове. Вдохов меньше. Они более глубокие.