Сердце делает удары всё чаще, всё сильнее, всё болезненней. Я не могу сделать вдох. Я слабею.

— Не уходи! Не оставляй меня одного!

Прости.

«Я не всегда буду рядом, Майки».

«Том, машина!»

«У нас свадьба в октябре. Ты дотянешь?».

«Эмили, мы всегда будем с тобой, вот здесь, прямо в твоём сердце, как и ты в нашем».

«Трент звонил. Я ему всё рассказала. Он сказал, что если бы я решилась, то он бы меня поддержал. Он был бы не против ребенка. Он сказал, что все равно любит меня».

«Я передам привет Ив. Скажу, что с вами все хорошо, чтобы она не беспокоилась. Я обещаю вам».

«Ты всегда будешь моим отцом, пап. У меня всегда будешь ты».

Ещё один щемящий удар. В груди словно накаляют железо. Хочу кричать об этом. Мне больно. Как же больно. Хочу кричать!

— Эмили,… если пора, то иди, мы отпускаем тебя.

— Я всё равно буду любить тебя, Эмз. Всё равно.

Яркое оранжевое солнце показывается из-за горизонта. Первые дни осени, а тепло, как в самые первые дни лета. Ветер гладит мои волосы. Город блестит в первых лучах появляющегося огненного шара. Мне кажется, что он улыбается мне, что он говорит «Еще один день, не правда ли?». В объятьях Майки так тепло — нет сил, чтобы долго стоять на ногах. И вот я уже сижу по-турецки на траве и морщусь от света, который излучает шар солнца. Мне так тепло. Мне так спокойно.

Хочется продлить этот момент еще на вечность. Хочется, чтобы так было всегда: я, Майки, ветер, трава, тепло, наше прерывистое дыхание; еще наполовину спящий в пять утра город, тихий и мирный, игра бликов и лучей солнца по стеклянным высотным зданиям; чириканье птиц, сидящих на проводах, колыхающихся от ветерка, и шелест листьев как убаюкивающая колыбельная матери.

Это похоже на какой-то прекрасный сон. Как бы я хотела, чтобы он продолжался. Пока я помню о нём, он будет вечен.

«Я тебе не говорила, но я тоже не просто влюблена в тебя».

«Тебе лучше больше не приходить, не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии. А всё будет только хуже».

«Я люблю тебя. И я не оставлю тебя, Эм».

«Как бы я хотела, чтобы у нас были дети».

«Как бы я хотела, чтобы у нас была вся жизнь впереди».

Сердце еще раз со всей силы делает удар. Воздуха уже нет в легких, но мне легко как никогда. Я уже не слышу звуков, но это услышала. Моторчик в груди спотыкается. Аппарат со всей силы пищит «Пи-и-и-и-и-и-и-и-и-и-п». И больше ничего не стучит в груди.

Я смотрю на рассвет и думаю о вечности. Город потихоньку оживает, уже слышатся первые звуки просыпающихся лавочек, магазинов, машин, людей. Но нам здесь, на этом холме, возвышающемся надо всем городком, все равно на едва заметную суету. Всё ещё шелестят листья над головой, всё ещё птички что-то напевают себе под клюв, плавая на незаметных волнах воздуха, всё ещё ветер приятного ласкает кожу, а земля дарит едва ли заметное тепло. Роса и жучки. Просыпающиеся пчелы и божьи коровки. Неровное дыхание и тепло тел.

И когда Майки спрашивает:

«Если бы это было возможно, ты бы вышла за меня замуж?».

Теплое чувство касается сердечка. Губы расплываются в легкой, нежной улыбке. Я уже начинаю тихонько засыпать. Но всё равно, пока ещё есть силы, пока ещё я в сознании, без раздумья отвечаю:

«Да».

— Прощай.

Нуль

Это будет холодная осень.

Представляешь,

дыхание пряча, ты идёшь по продрогшей аллее.

А когда я умру, ты заплачешь?

Это будет прекрасное утро.

Утром кто-то тебя поцелует,

только я буду гордой,

как будто тот, кто умер, совсем не ревнует.

Это будет совсем понедельник — не люблю понедельники с детства,

целый день ты проходишь, бездельник,

будешь путать и цели, и средства.

Обстоятельства — гаже не скажешь,

ни одной разрешённой задачи,

ты устал от обыденной лажи,

ну, а я ... умерла.

Ты заплачешь?

Застоявшаяся радость — в детях, в телевизоре, в кухне за плиткой,

мой счастливый,

я путалась в сетях, и вот — нет этой гордой улитки.

Все амбиции, видишь, спасли ли?

Искололась и алкоголичка?

Нет,

с тобою и врозь мы же — жили, только я прогорела, как спичка.

Ты заплачешь и выйдешь из дома,

остановится сердце?

Едва ли,

никогда не узнавшие, кто мы, мы не любим, чтоб нас узнавали.