Праздничному застолью не было конца. Долго выпивали одни,

то-есть мужики, потом половина разбежалась на танцы или в другие

компании. К нам тоже начали заходить и ребята, и девушки, потом…

мне все надоело. В своей комнате закрылся на ключ – иначе покоя не

дадут - из замочной скважины его вынул, что бы слишком умные,

заглянув в нее, ключа не увидели и посчитали, что в комнате никого

нет. Устроился за столом, написал Свете, что я без нее не могу, только о

ней думаю, и праздник без нее для меня не праздник. Письмо заклеил в

конверте, спустился вниз в вестибюль, прокрался вдоль стены между

танцующими и отдыхающими, и опустил его в почтовый ящик.

Вернулся в комнату, разобрал постель, разделся, погасил свет, и

залез под одеяло. Все, хватит праздника, сейчас лучше заснуть. Но

дверь оставил открытой, для Лешки, если тот не застрянет где-то на

всю ночь.

Сквозь дрему услышал, что в комнату кто-то зашел. Лешка, кто ж

еще. Ключ, торчащий в двери, скрипнул – Лешка запер дверь, значит,

75

собирается ложиться спать. Прошуршал одеждой, опустился почему-то

на мою кровать. Мягкая не мужская рука откинула одеяло от шеи к

поясу. Схватил ее своей и открыл глаза: в тусклом свете уличной

иллюминации надо мной склонилась женская фигура, в прозрачной

комбинации.

«Это я», - пальцы второй руки положила мне на губы, - «только

не вздумай кричать».

«Зачем?» - узнал я Инночку, и руку ее отпустил, все же между

нами был роман, который прервался только из-за моего отъезда на

последнюю практику. Подружка воспользовалась полученной

свободой, двумя руками обхватила меня за шею и своими губами

прижалась к моим. Не знал, что и делать.

«Леша мне все рассказал», - прошептала после поцелуя, руки не

убирая, - «что ты в девочку влюбился. И что ни на кого из нас не

смотришь», - склонилась еще ниже, прикоснулась ко мне своей грудью,

обдавая знакомым ароматом ухоженного женского тела. Я задергался,

пытаясь освободиться от ее рук, от одуряющих ароматов. Потому что

все же простой смертный, который женщин давно не имел. Что в моем

возрасте для здоровья вредно. И чего я – видит бог! – старался не

допустить. Но природа брала свое, и сил к сопротивлению, тем более к

давней и уважаемой подружке, с которой у нас было много приятных

моментов и никаких ссор или обид, уже не оставалось. Из моих рук они

уходили, в нижнюю половину тела, и там, в определенном месте, уже

приподнялось одеяло. Девушка это поняла в момент, и через секунду

была в кровати, прижимаясь ко мне почти голым телом. Все, спекся.

Когда отдышались, и подруга не услышала обычных от меня

приятных для нее слов, и даже разглядела мою грустную физиономию,

заговорила сама.

«Не обижайся, Юрочка. Я же все понимаю. Ну влюбился, ну

хочешь остаться девушке верным – оставайся! Только себя не мучь, и

меня не осуждай. Я же для тебя старалась, что б совсем не заболел! Что

б девушке достался мужик, а не импотент!» Ну и что с ней сделаешь?

Каюсь, грешен, но соблазнила еще раз, и я не мог с собой совладеть,

столько накопилось мужской энергии. Потом с кровати поднялась,

включила свет, что бы я мог ею полюбоваться, оделась, поправила

перед зеркалом прическу, подкрасила губы. С кровати я не слез, но на

нее сел и наблюдал за девушкой, давней своей подружкой, отвергнутой

моим вниманием, но все понявшей, и не оставившей вниманием своим

в сложный для меня момент. Спасибо, Инночка! Приведя себя в

достойный для праздника вид, девушка повернулась ко мне:

«Все, ухожу. А ты не переживай и себя не казни. Я во всем

виновата. Но оставить тебя», - покачала головой и улыбнулась, -

«одного в страданиях и желаниях не могла», - подошла ко мне, - «И

дальше не смогу, так и знай!» - быстро обняла, поцеловала в губы», - и

по пути к двери посоветовала, - «Помаду сотри!»

76

Долго лежал и не мог заснуть. Корил себя, давал слово, что