– И давно вы научились останавливать пули, Невер?
– в вопросе Хамала было не столько любопытства, столько затаённого восхищения.

Морис, поняв, что без объяснений не обойтись, тяжело вздохнул.

– Когда мне было пятнадцать, я, вернувшись от приятеля, не нашёл никого в доме. Пошёл короткой дорогой через лес на выгон. Думал, там отец. Я вышел прямо на загонщиков. Отец решил поохотиться на кабана. Пуля остановилась в дюйме от меня и вернулась обратно. Загонщик погиб. Он был мужем моей кормилицы. Не люблю даже вспоминать об этом.

После я поставил несколько экспериментов - вяло продолжил он, - меня не берут пули, даже шальные, как эта, шпаги не касаются меня, кулаки не достают. Если я вижу угрозу - падающий сук или летящий в меня предмет - я могу остановить его взглядом. Правда, те... те, кто не желает мне зла...
– он замялся, - меня можно обнять, пожать руку. Сам я могу оцарапаться или пораниться, но там, где есть стремление уничтожить меня или задеть, злой умысел - я вообще неуязвим.

Хамал глубоко задумался. Потом поднялся, подошёл к дивану и, вдруг, схватив за хвост треугольную диванную подушку, что было силы метнул ею в Мориса. Через несколько секунд, вдавленный отскочившей от Невера подушкой в диван, он блеснул глазами и торжествующе улыбнулся, авторитетно подняв указательный палец.

– Мсье, прошу внимания.
– Гиллель звонко щелкнул пальцами.
– Я знаю, как и почему погиб Виллигут.
– Он замолчал, ожидая, чтобы все, затаив дыхание, пожирали бы его жадными, ожидающими взорами.

Натурально, все и пожирали. Как же иначе-то? Риммон смотрел на него как грек на Дельфийского оракула, Эммануэль поднялся на локте и нахмурился - голова его всё ещё кружилась. Морис де Невер закусил губу и тоже не сводил с Хамала настороженного взгляда. Вдоволь насладившись всеобщим вниманием, Хамал начал:

– В комнате Генриха под раскрытой книгой я нашёл волт. Волосы мужской фигурки были белыми. Мы были правы - своей жертвой он наметил вас, Невер. Видимо, изначально он, влюбившись, пытался приворожить вас. Потом, обозлившись на ваш отказ и оплеухи, попытался отомстить. Удар он навлёк на вас страшный, ведь вам всё же, вспомните, стало плохо. Но вы оказались неуязвимы для любой агрессии, в том числе и для любовных приворотов и дьявольских проклятий. Он же ничего не знал о вашей неуязвимости. В итоге, - нашла коса на камень, - демонический удар, направленный на вас, отлетел и, как пуля, ударил по самому Виллигуту, надо полагать, с той же демонической мощью.
– Он поднял двумя пальцами остатки искореженного ружья.
– Результат - сильнейшее кровоизлияние в мозг. Вот и всё...

– Роющий яму другому, сам в неё попадёт, - было несколько странно слышать из уст Риммона слова Писания.
– Как вспомню эту мессу, мутит меня. И это мужчина! Тьфу! Поделом ему, треклятому.

Морис де Невер не разделял его мнения. Вспоминая о домогательствах Генриха, он тоже чувствовал приступы тошноты, но осознавать себя причиной, хоть и невольной, его смерти, ему было тяжело.

– 'Врачевахом Вавилона и не исцелел', - подытожил разговор цитатой из Иеремии Хамал.
– Пора и поужинать, господа. Что вы скажете об омлете с грибами?

Эммануэль извинился, сказав, что они с Невером званы к профессору Вальяно.

– Вальяно?
– Хамал неожиданно осёкся.

– Да, а что?

– Ничего, но...

– Что 'но'?

Хамал удивленно пожевал губами.

– Понимаете, я не читаю его мыслей. Ничего не вижу. Кстати, у нашего куратора - тоже...

Невер и Ригель переглянулись, но, видимо, не сочли его слова поводом отказаться от приглашения, и, попрощавшись, ушли. Но едва Хамал попытался покинуть гостиную Риммона, выход ему железным засовом перегородила рука Сирраха.

– Так насчет Эстель...
– практичный Риммон никогда не забывал о насущном.

– О, Боже мой...
– простонал Хамал.

Глава 20. Возвысимся сердцем!

'Есть многое на свете, друг Горацио...'

'Гамлет' В. Шекспир.

Профессор Вальяно выглядел молодо, но странное отсутствующее выражение его аметистовых глаз и волны светло-пепельных волос, при пламени свечей казавшихся седыми, вечерами добавляли ему лета. Чеканный профиль и безупречный овал лица издали казались излишне утончёнными, даже женственными, однако высокий рост и ширина плеч сглаживали это впечатление.

Он преподавал латынь, и Эммануэль, любивший ее, был поражен невероятным объемом его знаний de omni re scibili et... quibusdam aliis, о всех вещах, доступных познанию, и... о некоторых других. Мёртвый язык не просто оживал в устах Вальяно, возникало ощущение, что профессор порой думает на латыни. Вальяно тоже сразу выделил Ригеля из массы своих учеников, и часто приглашал вечерами к себе, рассказывал о первых христианских службах и текстах этих богослужений, а иногда читал отрывки из римских поэтов. С похвалой отзывался профессор и об императоре Августе. 'Для незнающего Христа - очень приличным был человеком. Очень приличным'