– Одно сказать хочу: каждому есть для чего жить, даже если кажется, что это не так. Возможно, ты еще не знаешь, возможно, не пришло время узнать, но никто не живет просто так. Даже глупцы и ленивцы нужны нам, чтобы не быть похожими на них, - крылатый улыбнулся.

Я все еще смотрела в землю. И продолжала когда он отошел.

***

Сосновый Бор встретил нас с замиранием сердца. Вацлав поспешил успокоить народ. Селяне взорвались одобрительными криками. Они голосили долго. Подходили, хлопали волков и Князя по плечу, одобрительно кивали, свистели. От гомона у меня разболелась голова, но я не высовывалась из-за спины Вацлава. В мою сторону никто не смотрел. То ли им мое лицо не понравилось, то ли мне снова мое место показывали. Колко шевельнулась обида. И снова затихла. Какое это теперь имеет значение? Никакого. И тронувшая губы улыбка опять погасла. Внутри самой себя было тепло, уютно и безопасно.

Только одиноко.

Но к этому мне теперь придется привыкнуть, так?

Вслед за Вацлавом я вошла в его дом, сбросила сумку и села на лавку за столом. Что делать совершенно не представляла. О чем говорить тоже. Да и не хотелось мне: ни боятся, ни беседовать. Поспать бы, но кто же даст?

– Поесть бы что ли собрала, - сказал волк. Неуверенно как-то. Словно он был растерян. Знал, что со мной делать, да вдруг позабыл планы, а в голову совсем ничего не приходит.

Я встала, прошлась по знакомым сундукам, привычно разожгла печь, протерла сковороду и замерла, ожидая, когда печь нагреет плиту.

– Янэ...
– едва ли не простонал Князь.
– Не молчи...

Я обернулась. Несколько удивленно. Что мне ему сказать? Нечего... Если его языку не сидится спокойно, пусть чешет. Отвернулась к плите.

– Янэшка...
– меня окатило грустью.

Я водрузила на плиту сковороду. Потянулась к яйцам...

Князь грубо перехватил мою руку, дернул на себя, заставляя развернуться, прижал и зарылся носом в мои волосы. Чем я таким для него пахну? С дороги, не мытая, усталая... Сама бы на такого мужика не позарилась бы, а он в меня носом тычется.

– Прости, ну прости меня!
– выдохнул Вацлав.
– За тетку твою прости, за слово вырванное, за любовь мою тоже прости. Только не могу я иначе!
– с трудом давались волку слова. Не привык он извиняться за дела свои.

А ведь отпустить обещал... Забыл, наверное. У мужчин в голове почти ничего не держатся, да и хозяева они своего слова: дал - забрал. Разве велика потеря?

Оборотень отстранился. Вздохнул. Прижался лбом к моему и глаза закрыл.

– Не простишь?
– усмехнулся. Дескать, сам виноват, знаю, но что же теперь в землю по маковку закопаться и не вылезать покуда не сдохну?

Так его решение. Чего он меня спрашивает? Я могу и вдовой остаться.

Вацлав рыкнул. Отошел и сел за стол, уронив голову на сложенные руки. Так и сидел, пока еда на столе не задымилась. После Князь истопил баню, бросил мне теплую простыню, дал рубаху свою и отправил намываться с дороги. Мылась я долго. С удивлением рассматривала себя, ища признаки колдовства, что поселилось во мне, но не находила ничего необычного. Кожа как была бледная, так и осталась. Чуть пылью серой припорошенная. Волос черный, жесткий по-прежнему плохо слушался гребня. И худоба не пропала, все еще стращая меня в водное зеркало выступающими на бедрах косточками.

Я вышла, прихватив узелок с грязной одеждой, вернулась в дом. Князь указал мне на кровать, где я уже спала, а сам ушел в баню. Отвернувшись к стене, я закрыла глаза и постаралась уснуть. Мне удалось потеряться в мешанине образов, но...

Жар зародился внизу живота. Он вспыхнул болью, прошелся по телу, расплавляя нутро и застыл под кожей невыносимым зудом. Он сводил с ума. Я встала, кое-как добрела до ведер с водой и выпила. Кажется, половину ведра точно. Остатки вылила на себя и потянулась к следующему. Пусто...

И новая вспышка. Я охнула и побежала во двор.

Третья волна настигла меня на крыльце. Если до нее я еще что-то соображала, то теперь разум мгновенно высох. Кожа на лице заветрилась. Губы съежились. Казалось, еще чуть-чуть, и я рассыплюсь потревоженным сухостоем.

Вода. Мне нужна была вода. Много воды.

Откуда-то тянуло свежестью. Я побрела на зов, едва переставляя скрипучие ноги. Меня попытались остановить, но я лишь отмахнулась, и от меня отстали. Желание погрузиться в холодную воду стало непреодолимым. Спящая деревня вокруг меня плыла дымным маревом: то ли перед глазами все плыло от затопившего меня невыносимого жара, то ли на самом деле Сосновому пожар грозил.

Я шла. На чистой воле. На одном упорстве. Мелькнула мысль лечь и умереть под чьим-то заборчиком, разом решив все свои проблемы, да вот незадача - не захотелось мне плохо на своих похоронах выглядеть. Все же весь Сосновый сбежится на радостях поплакать, что от меня избавились! Тут надо соответственно выглядеть... А если я ссохшимися косточками лежать буду, то какое уж тут соответствие? Боюсь, всю радость честным оборотням распугаю...

Вот и река. И мост. А силы кончились...

Я упала на колени и поползла.