– Что произошло?
– перебила я его бред.

Стервятник осёкся, потом нехотя буркнул:

– "Мясорубка"...
– и опять забубнил: - Но он сам... сам лез вперёд, а я вытащил его... спас его, значит... не бросил... никто никого из мясорубки-то... а я спас... а он сам туда полез...

И снова я перебила его.

– Диктуй номер.
– И подошла к телефону.

– Чей?
– испуганно спросил Стервятник.

– Каттерфилда-мясника!

Он снова было пустился в объяснения, но я только уставилась на него в холодном бешенстве. Честное слово, если бы он и дальше продолжил гундосить, я бы, наверное, его убила, но Стервятник вдруг обмяк. Он покорно продиктовал номер и продолжал топтаться рядом, заискивающе заглядывая мне в лицо.

Я отвернулась.

Трубку долго никто не брал. Потом гудки на том конце прервались, и сердитый голос произнёс:

– Говорите, чёрт вас подери!

– Мистер Каттерфилд?
– подпустив в голос июльского мёда, пропела я в трубку.
– Извините, что беспокою вас посреди ночи. Это Дина Барбридж.

Некоторое время Мясник ничего не говорил. Наверное, думал, что это ему снится. Потом откашлялся.

– Слушаю, - настороженно сказал он.

– С одним нашим другом произошёл несчастный случай. Требуется ваша помощь, мы заплатим.

– Какого рода несчастный случай?
– спросил Каттерфилд.

– Очень редкий несчастный случай, - я сделала нажим на слово "редкий".
– Нашего друга сильно поранила мясорубка.

Мясник помолчал, потом сухо ответил:

– Обратитесь в похоронное бюро. Я подобного рода услуги не оказываю.

– Вы не поняли, мистер Каттерфилд. Он жив - пока жив. Мне показалось, этот случай должен вас заинтересовать.

Мясник снова помолчал, обдумывая услышанное, затем странно дрогнувшим голосом сказал:

– Ждите, сейчас приеду.

Это у него от радости голос задрожал. Проклятый городишко, проклятая жизнь. Хочу в Россию, к медведям.

– Есть проблема, - быстро сказала я.
– Другие папины друзья тоже здесь... неподалёку от нашего дома.

– Думаю, смогу решить эту проблему, - заверил Мясник.
– Ждите.

Я дала отбой и повернулась к старику.

– Вот и всё. А ты боялся... Стервятник.

Папаша снова заскулил.

– Диночка, разве можно так отца называть? Я же только для вас стараюсь... жестокая какая...

– Какая разница!
– Безнадёжный гнев, больше похожий на горе, мохнатым паучьим клубком перекатывался в горле.
– Да, жестокая, зато у меня лучшие в городе сиськи!
– рявкнула я чужим голосом и оскалилась в широкой улыбке, продемонстрировав папаше зубы.

Зубы у меня тоже были лучшие в городе.

Стервятник попятился назад и перекрестился.

Когда Диксон пошёл на поправку - если это чудовищное состояние распотрошённого и кое-как зашитого тряпичного зайца можно было называть поправкой - я забрала его из клиники к нам домой.

У бедняги Диксона никого не было, а сам о себе он позаботиться не мог. Он стал беспомощен не только физически, но и в умственном отношении напоминал пятилетнего ребёнка... впрочем, ребёнка довольно милого и доброжелательного. Невыносимая боль сожгла его мозг, но не смогла уничтожить что-то, что составляло сердцевину сущности Диксона. Наблюдая за ним, я продолжала задаваться вопросом - сохранилась ли моя сердцевина? Стала ли я такой, как и было задумано земной природой, или у меня в голове поселилось странное нечто, сидит там на водительском месте, дёргает за серебристые паутинки, и давно умершая девочка послушно поворачивает туда, куда угодно логике, зародившейся под другими звёздами?

Папаше моя идея принять Диксона в лоно семьи, разумеется, не больно-то понравилась, но возражать он не посмел. Чтобы скорей прекратить бесполезные споры, я объяснила Стервятнику, что такой поступок пойдёт ему на пользу - возвысит его в глазах окружающих, и всё такое. По-моему, он поверил. Он ещё верил, будто в этом мире есть что-то, способное его возвысить. Смех, да и только.

Мяснику, кстати, тоже не хотелось выпускать редкого пациента из своих цепких лап, но я пообещала, что буду привозить Диксона на обследования по первому требованию, и Каттерфилд отступил.

– Только ради такой прекрасной девушки, - галантно пояснил он и окинул меня плотоядным взглядом. Но я не заблуждалась на этот счёт. Будь его воля, я бы пикнуть не успела, как оказалась бы на столе для препарирования в подвальной лаборатории клиники, а вздыхал он оттого, что не мог сию же секунду вскрыть мне череп электролобзиком - кто-то говорил мне, что Каттерфилд считает, что Зона внесла какие-то изменения в мой гипофиз. Может показаться забавным, но я отчасти понимала Мясника. Нам обоим до смерти хотелось узнать - из каких кирпичиков я состою... только в моём случае "до смерти" не было фигурой речи.