– Это Зона, что ж ещё?
– ответила я, ничуть не сомневаясь в своих словах.
– Какой-то ублюдок добрался до Золотого Шара. Гад какой-то, которому всё было не так. Теперь везде будет Зона.

Я посмотрела на Диксона и поразилась.

Диксон дирижировал.

Диксон сиял.

Диксон был счастлив.

Наверное, в детстве он любил сахарную вату.

– В подвал?
– раздумчиво проговорил папаша.

– Я не пойду в подвал, папа. Я устала, - ответила я, разглядывая приближающуюся Зону.

– Ну, нет так нет, - неожиданно легко согласился Стервятник.
– Чего мы там не видели, в подвале-то. А здесь - благодать, воздух, птички щебечут...

Я покосилась на него. Папашины веки опали, подбородок обвалился, рожа вдруг стала предельно умиротворённой, как у покойника. Он и вправду слушал птичек.

Я не знала, что принесёт нам полдень. Скорей всего, Хармонт будет сметён с лица земли - девяносто девять процентов. Может, Зона вернёт Диксону здоровье и ясный взгляд, у Стервятника отрастут ноги или русалочий хвост, а я стану бледной долговязой девицей со старой фотографии и начну пописывать стишки - один процент... Одно, пожалуй, было бы для нас хуже всего - если всё останется как прежде. Пожалуй, это было бы отвратительней смерти, и об этих процентах думать не хотелось.

Стервятник быстро и почти беззвучно зачастил что-то. Мне показалось, он чертыхается, но, прислушавшись, поняла - он молится.

Одной рукой я обняла его за плечи, другой поймала жёсткую клешню Диксона и сказала:

– Молись, папа.

И добавила, сама не знаю зачем:

– Тук-тук-тук в ворота рая...