Старшая, незамужняя сестра Ани, Тося, устроилась на двух кирпичах и так, скрючившись, обхватив колени смуглыми руками и устремив черные, тоскливые глаза куда-то вдаль, сидела молча, ни на кого не глядя, упиваясь своим привычным, переросшим в угрюмую радость одиночеством. Елена Митрофановна, укачивая Ниночку, исподтишка жалостливо поглядывала на Тосю. Она чувствовала вину за неудачную судьбу дочери, но любовь свою выказывать боялась: Тося не терпела никакого вмешательства в свою личную жизнь.

Из всей семьи она дружила лишь с братом Гешкой. Серьезный не по годам, шестнадцатилетний подросток никогда ничего не требовал от Тоси, не ждал от нее исключительных поступков, принимал такой, какая она есть. Низко склонившись над страницей и наморщив лоб, он читал толстую книгу. Уже темнело, буквы были едва заметны в сумеречном вечернем свете.

Отдаленные гудки парохода слышались на Днепре, урчание бульдозеров доносилось с песчаного карьера. Жужжал шмель, глухо стукаясь о виноградные листья. Сладко квохтала рябая курица, роясь цепкими желтыми лапами в редкой траве у кирпичной дорожки.

— Андрейка, спой «Бульвары», — лениво попросила Тося.

— Я уж пел.

— Еще...

И снова в тихом дворике зазвучал приятный, бодрый тенор Андрея, старательно подражавшего французскому артисту.

— Не так! — вздохнула Тося.

Андрей обиженно умолк. Аня провела рукой по его темным кудрям.

— Гешка, ослепнешь, — сказала Елена Митрофановна, — Большой уже, а разума нет! Впился в книгу, как комар.

Гешка даже головы не поднял.

— Оставьте, — прошептала, глядя в сторону, Тося. — Человеку хорошо, не мешайте ему...

— Аня, пройдемся? — предложил Андрей.

Аня весело вскочила, оправила новое платье.

— А дите опять матери нянчить? — упрекнула Елена Митрофановна. Не то чтобы ее действительно тяготили заботы о внучке, но она вообще часто говорила не то, что думала. Сейчас ее огорчило, что эти двое молодых, самые непоседливые в семье, так легко прерывали мирные вечерние «посиделки». Андрей, вздохнув, молча опустился на крыльцо.

Но тихая радость семейного сумерннчанья все равно угасла.

— Сказала, посижу! — сердито крикнула Елена Митрофановна, и Ниночка вздрогнула во сне.

— Идем, Андрейка, — потянула Аня мужа за рукав. — Это мама так сказала.

— Известно! Мать всегда все «так» говорит. Да идите уж с богом, полно свет застить...

Они уже были у калитки, когда услыхали громкий шепот Елены Митрофановны:

— Смотри, Нюська, часок! Мне еще полы мыть на кухне!

Полутемными переулками Аня с Андреем побежали к главной улице. Это был своеобразный клуб на свежем воздухе. Там всегда на тротуарах толпился народ. За открытым окном на втором этаже гремела радиола, а на другой стороне улицы, затененной старыми акациями, танцевали девушки. Из двери магазина «Гастроном» несло спертым, горячим воздухом, словно из печи, полной красных углей.

Проехала поливная машина, и сразу ожили ночные свежие запахи.

За дворцом, у реки, было темно и глухо. Все осталось позади: и белые колонны, и широкие ступени, и неправдоподобно яркие канны, и освещенная статуя девушки на фронтоне, — а тут только влажный песок под ногами, ласковая, теплая волна и говор листьев над головой.

— Как сто лет назад!.. — сказал Андрей и засмеялся.

Аня сидела, раскачиваясь, на тугом проволочном тросе, протянутом от брандвахты к толстому голому платану. Слышно было, как шумит на той стороне Днепра земснаряд. Справа была видна длинная цепочка огней, нет, целое зарево огней - небо над стройкой стало розовым.

Аня нагнулась, взяла камешек и бросила его в реку. Невидимый, он звучно плюхнулся где-то вдалеке.

Аня прислушивалась к ласковому звуку ушедшего в воду плоского камешка и вдруг поняла, почему сегодня ничто не радует ее. Уезжает Оружейников. Она взяла Андрея под руку и повела к скамье под платаном.

— Все уезжают из Каховки. И Оружейников. Я видела его сегодня. Он сказал: нет гидротехника, который не мечтал бы строить Братскую ГЭС.

— Для инженера, конечно, — неопределенно сказал Андрей.

— Но ведь Каховка скоро будет закончена! — сказала Аня. — А что же будем делать дальше?

Этот вопрос не был неожиданным для Андрея. На «Днепрострое» с каждым днем людей становилось все меньше. Строители разъезжались, кто в Донбасс, кто в Куйбышев, кто на Ангару.

А вот Андрей не собирался уезжать никуда.

Он рос сиротой. Учился в ремесленном училище. Четыре года был в армии. Демобилизовавшись, приехал в Каховку вместе со своим однополчанином. Здесь он встретил Аню, женился и крепко привязался ко всей ее семье: к матери, к Гешке, даже к нелюдимой Тосе.