Злобный критик

Впервые за много дней Ребенген не стал принимать перед сном никаких снадобий. Как и ожидалось, это вызвало общее недомогание и массу неожиданных эффектов, вроде скачков остроты восприятия, когда чародей то слышал сквозь стену обиженное бормотание укладывающегося спать Гверрела, то чувствовал себя словно закутанным в вату.

Отказаться от зелий в пути он не решался, хотя давно уже перешагнул черту, за которой эликсиры из походной аптечки становятся небезопасными. В дороге ему нужна была быстрота реакции, концентрация на грани возможного и притом спокойствие. Думать о собственном здоровье времени не оставалось. К завершению своей миссии чародей пришел выжатый как тряпка. Даже если бы Нантреку удалось убедить повелителя Шоканги отпустить сына в Ганту, Россангу или кудато еще, ордену пришлось бы искать ему другого сопровождающего.

Но чтото подсказывало Ребенгену – никуда они не поедут. Повелитель Шоканги сдержал слово: до его возвращения он ничего (действительно ничего) не предпринимал. Не ругался с Нантреком, не теребил Мартела, не устраивал массовых облав и не расставлял по дорогам чумные кордоны. Возможно, Бастиан смог бы выйти на Сандерса быстрее всех чародеев мира, но и этого он тоже не делал. Что было к лучшему, учитывая, какими средствами до недавнего времени располагал сумасшедший колдун. Но теперь все клятвы и обещания были исполнены, и пришло время положиться на опыт и интуицию повелителя Шоканги. Не потому, что чародей не хотел бы помочь, а потому, что он уже неспособен был это сделать.

В томительном ожидании похмелья Ребенген лег спать пораньше, надеясь пропустить в беспамятстве хотя бы часть мерзопакостных ощущений. Не выгорело. Сна не было ни в одном глазу, в горле застрял комок, голову ломило, перед глазами весело порхали разноцветные светлячки. Чародей прикладывал к вискам уксус, ходил по комнате из конца в конец, пробовал вызвать транс, а рука сама собой тянулась к сундучку с заветными пузырьками. Пока воля побеждала искушение. Он не мог отступить: Бастиан видел его состояние и не позволит ему участвовать в деле, если он не приведет себя в порядок. Кроме того, Ребенгена начали одолевать приступы раздражения, это был тревожный признак.

Гверрел пришел к какомуто соглашению с самим собой и мирно уснул. Караулы с первой и второй стены зычно перекликались (ох уж эти Пограничные!). Двумя ярусами выше то ли спал, то ли медитировал повелитель Шоканги. А рядом, гдето совсем близко и в то же время за пределами всего, расплывалось пятно холодной, искристой темноты, словно обещание звездного неба. Если Бастиан ворожит сегодня, он не сможет такое пропустить.

Сам Ребенген за все время так и не смог привыкнуть к присутствию Разрушителя. Вопервых, он никогда не мог точно сказать, где Гэбриэл находится, словно тот был размазан в пространстве, одновременно не был и был. Вовторых, он перестал ощущать эмоциональный фон юноши. Даже у бездушного тела присутствовал отзвук чувств, а теперь, при попытке эмпатически воспринять настроение молодого Лорда, сознание Ребенгена наполнялось скрипами и шорохами, обрывками невнятных разговоров, возгласов и смеха. Чародею было мучительно интересно, что даст в этом случае ритуал мыслечтения, но пока еще достаточно контролировал себя, чтобы не пытаться его провести. Ему хватило той пары секунд в Пилтонге, когда его, без всякого предупреждения, бросили в набегающий океан Тьмы. Маг не сохранил памяти об этом моменте и не мог его описать, но твердо знал, что ни за что и никогда не желает пережить его вторично.

И при этом мальчик мечтает вернуться в Академию, в место, буквально набитое чародеями. Конечно, орден не посмеет ему отказать. Надолго ли хватит выдержки преподавателей, прежде чем Разрушителя с песнями проводят домой?

Утро чародея началось с проклятий. Ребенген долго и витиевато поносил создателей волшебных эликсиров, себя за то, что купился на кажущуюся простоту, Сандерса, который вообще был во всем виноват, и Пограничных Стражей, которые ржали под окном как кони. Больше ни разу в жизни, ни за что и никогда он не повторит это! Всегда можно найти способ сделать дело, не прибегая к стимуляторам. И пользато от них сомнительна, и в форму потом не сразу войдешь. Остается надеяться, что Сандерс повременит с атакой хотя бы пару дней…

Постучал слуга и пригласил чародея к завтраку. Ребенген сдержался и не стал материться вслух. Надо двигаться, надо выйти на люди, надо хотя бы уйти подальше от проклятого сундучка.

Завтракали вдвоем.

– А где… этот?..

– Который? – ехидно поинтересовался Харек.

Бессердечный тип! Неужели ему никогда не приходилось похмеляться утром?

– Лорд?..

– Ушел спозаранку. Помоему, он пошел объясняться с отцом.

– Аа?..

– Тоже ушел. Сказал, что хочет осмотреться, с людьми поговорить. Я, кстати, уже.

Ребенген игнорировал осуждающие нотки в голосе сотника. Он жадно пил – слуга принес ему огромную пивную кружку, доверху наполненную рассолом. Божественно! Значит, Бастиан видел его ночью Иным Зрением. Или вчера по одному виду понял, что ожидает чародея утром.

– И как впечатления?

Сотник пожал плечами:

– Крепость сама по себе хорошая. Во дворе до сотни Пограничных Стражей, на первом этаже – местная гвардия. Выше охраны нет.

Маг пожевал губами.

– Неправильно, – резюмировал он.

– Вот и я говорю…

– Не то! – Ребенген на мгновение задумался, пытаясь построить фразу с минимумом слов. – Надо гвардейцев во двор, Пограничных – в башню.

– Почему? – практично поинтересовался Харек.

Ох уж эти Серые! Неужели он не видит, как Ребенгену плохо?

– Пограничные Стражи устойчивы к внушению и иллюзиям. В них почти нет того, на что можно воздействовать заклинанием. Они как дети… или животные. Но их легко обмануть подругому.

– То есть, – нахмурился сотник, – их надо ставить в двери, с простым приказом хватать и не пускать?