Он стойко выдержал пытливый взгляд жены, попытался улыбнуться. Лицо Нади стало вдруг мертвенно бледным.

–  Доброе утро, Наденька, - сказал он, стараясь казаться веселым и добродушным.

–  Где ты был?
– тихо спросила Надя, не отрывая укоризненного взгляда от его глаз.

–  Засиделся с дружками. Выпили с вечера, ну, я и решил заночевать у товарища, - спокойно ответил Василий Иванович и хотел поцеловать ее. Она отстранилась. Он сделал удивленное лицо и прошел в кабинет. Надя вошла следом за ним. Ее выводил из себя сладковатый запах Тасиных духов. У нее все кипело внутри, к горлу подкатывался комок.

–  Где ты пропадаешь ночами? У тебя ведь нет друзей, - сказала Надя, дрожа от обиды и негодования.

–  Ты что, не веришь мне?
– раздраженно спросил Василий Иванович, избегая ее глаз.

–  Да, я перестала верить тебе. Ты давно обманываешь меня. Ты был у директорши, воспользовавшись тем, что ее муж, а твой друг, в командировке. И это называется дружбой?!

–  Не мели чепуху, - буркнул Василий Иванович, усаживаясь за письменный стол.

–  Как же ты после этого будешь смотреть в глаза товарищу? Ты ведь у него за столом не раз клялся ему в верности! Как это гадко, мерзко!

– Ну, знаешь ли… И вообще я не намерен выслушивать твоих глупых нотаций. Надоело!
– повысил голос Василий Иванович.

–  Что надоело? Подличать? А мне надоела твоя ложь. Ты настолько изолгался, что перестал быть человеком. Ты забыл, что у тебя семья. Нет, Василий, дальше продолжаться так не может. Мне стыдно за тебя.
– Надя закрыла ладонями лицо.

–  Что ты этим хочешь сказать?
– вызывающе спросил он.

–  Что ты гадкий, мерзкий. Ты думаешь, мне не известно, где ты проводишь ночи! Об этом люди уже говорят, а ты делаешь вид, что никто ничего не знает,- сквозь слезы говорила Надя.

–  Глупости. Сплетни!
– кидал он слова, как пощечины. А сам думал: «Неужели она знает обо всем? А вдруг это дойдет до Геннадия?»

–  Приедет Пышкин, я сама расскажу, какой у него друг.

–  Ты с ума сошла!

После этого разговора между ними не могло быть примирения, это они понимали оба. Надя не могла простить ему ложь, измену. Василий Иванович хоть и чувствовал себя во всем виноватым перед женой, но не находил мужества честно признать свою вину, попросить у нее прощения. Несмотря на то, что жили они в одной квартире, целыми днями не видели друг друга. Василий Иванович завтракал и обедал в ресторане, дома не выходил из кабинета. В семье было тягостно и тоскливо, жить так дальше для обоих становилось невыносимо. Надо было либо разводиться, либо искать повод мириться.

Василий Иванович не смог долго вынести такого напряжения в семье и решил на продолжительное время уехать в Москву, чтобы отдохнуть там от семейных неурядиц, от Тасиной любви, от всей той мерзости, в которую он погряз последнее время. Он рассчитывал, что, пока будет проветриваться в Москве, ссора с женой постепенно сгладится, и в доме все войдет в прежнюю колею.

На пятый день после ссоры Василий Иванович с чемоданом зашел к Наде.

–  Я еду в Москву по делам, - сказал он.

Она молчала, наклонив голову. Он вздохнул и вышел ив дома.

ОГОНЕК

Надя поднялась на второй этаж, отыскала номер квартиры. Перед тем как позвонить, заколебалась, чувствуя, что очень волнуется. Стоит ли посвящать Николая и Дашу в свои семейные дела? Для них будет неприятно слушать ее откровение. И надо ли из дому выносить сор?

–  Ах, все равно!
– сказала себе Надя и решительно протянула руку к звонку. За дверью послышались шаркающие шаги. Щелкнул замок. В приоткрытой двери показалась пожилая женщина, она удивленно посмотрела на молодую незнакомку.

–  Горбачевы здесь живут?
– несмело спросила Надя.

–  Здесь, милая, здесь. Только они гулять пошли,- ответила женщина.
– Пожалуйте в комнату. Они скоро придут.

–  Я другой раз, - ответила Надя и вдруг спохватилась, что могла бы созвониться с ними по телефону. Как она не догадалась об этом!

–  Пойдемте, пойдемте, - настойчиво говорила старушка. Ей понравилась молодая женщина с печальным и усталым лицом.

В квартире Горбачевых не было дорогой мебели, все просто, изящно, удобно.

Марья Тимофеевна была женщиной словоохотливой, она вдруг принялась рассказывать о Горбачевых.

–  Мой-то сосед, Николай Емельянович, женился летом, привел в дом лебедушку, писаную красавицу, - говорила она, стоя против Нади, скрестив на груди руки.
– Веришь ли, милая, будто заново на свет родился после женитьбы. Смотрю на них, касатиков, и душа радуется. Уж как они любят друг друга, как заботятся друг о друге. Придут с работы, резвятся, как дети малые. Она-то, Дарья Алексеевна, доктор, лечила меня. Я еще тогда, грешным делом, подумала: вот бы моему Николаю Емельяновичу такую женушку. Как в воду смотрела!