–  Ну что?

Николай пожал плечами.

–  Не знаю. Директор и Милехин что-то очень интересовались моей биографией. Допытывались, кто мои родители. А я их не знаю.

Весь вечер мы ломали головы, что все это могло значить. Допустим, Николай по своей горячности совершил проступок, требующий осуждения. Но при чем же тут его родители? Не иначе, Зимин затеял какую-то каверзу.

14 ноября

Я все больше замечаю, что к Николаю в институте относятся с холодком. Некоторые делают вид, что не замечают его. Он болезненно воспринимает это, стал раздражительным. У него начала дергаться левая щека - последствие фронтовой контузии. Занимается он плохо. А на лекциях чертит в тетради какие-то узоры.

Виктор заметно присмирел. Одеваться стал проще, в нем нет уже заносчивости и надменности. Не втирается ли он в доверие к нашим ребятам? Для чего это ему? Я теряюсь в догадках. Происходит что-то странное и непонятное. Неужели в биографии Николая есть что-то компрометирующее, что он скрывал от всех? Но при чем же тут биография?

Мне кажется, что все это дело рук Зимина: он старается оторвать Николая от группы, создать вокруг него атмосферу недоверия и подозрительности. А что может быть хуже этого?

17 ноября

После занятий мы с Николаем отправились в Парк культуры и отдыха. Николая тяготит создавшаяся обстановка. Вчера он был у Милехина, потребовал, чтобы он объяснил ему, что все это значит. Жора ответил:

–  Проверим, выясним, а там будет видно.

На вопрос Николая, почему его проступок до сих пор не вынесен на обсуждение, Милехин сказал:

–  Не торопись, Горбачев, в петлю лезть.

Я постепенно прихожу к выводу, что это не просто месть, тут что-то большее.

Бродя по осеннему парку, мы пытались разобраться, что же в конце концов происходит вокруг нас. Кажется, будто кто-то все время закручивает упругую пружину, она вот-вот сорвется и кого-то больно ударит по рукам.

–  А вдруг в твоей биографии действительно есть что-нибудь такое, что настораживает дирекцию и комсомольский комитет?
– спросил я Николая.

–  А какая у меня биография?

–  Неужели ты ничего не знаешь об отце и матери?

–  В том-то и беда, что не знаю. Мы долго шли молча.

–  Завтра после лекций я поговорю с нашими ребятами, - сказал Николай.

–  Давно бы надо сделать это.

Мы начали обсуждать наше завтрашнее выступление. Будем разоблачать Виктора. Ему не поздоровится.

С этим решением мы вернулись в общежитие. Николай воспрянул духом. Он долго сидел за столом, что-то записывая в блокнот. Я лежал в постели и обдумывал факты, которыми завтра прижму Зимина.

18 ноября

Николаю не везет.

Пружина, закрученная сверх предела, лопнула. Пострадавшим оказался Николай.

Собрание сегодня состоялось, только совсем не то, о котором мы говорили вчера и к которому готовились.

Перед началом собрания в аудиторию вдруг вошел Милехин. Его появление для нас было больше чем неожиданным. Поздоровавшись, он сказал:

– Товарищи, особые обстоятельства заставили нас провести внеочередное собрание вашей группы. Комитет рекомендует вам переизбрать комсорга.

Я видел, как побледнел Николай, часто задергалась левая щека Глаза его рассеянно бегали по сторонам. Казалось, он лишился речи.

–  Какая в этом необходимость - спросил я. Милехин посмотрел на меня удивленно, как бы

говоря: «Вот тебе и на!»

–  Горбачев допустил проступок, недостойный звания комсомольца. Есть и еще кое-что, - сухо ответил Милехин.

–  Нельзя ли конкретнее?
– спросил Брусков.

–  Об этом вы скоро узнаете на общеинститутском собрании.

Николай продолжал рассеянно смотреть по сторонам. У меня от боли сжалось сердце. Так вот откуда тянуло холодом!

–  Теперь все понятно, - проговорил Зимин со злорадством.
– Под видом критики Горбачев пытался развалить наш коллектив!

–  Это ложь!
– крикнул Николай.
– Я докажу, что это травля. Товарищи комсомольцы…

Милехин не дал ему закончить фразу.

–  Вряд ли тебе удастся это.

Поднялся Зимин.

–  Я предлагаю: пусть Горбачев покинет наше собрание

Брусков внес другое предложение - дать слово Горбачеву, а потом уже принимать решение.