Шрифт:
Кивок.
— Ты не любишь много болтать?
Я чувствую, что должна что-то ответить, и бормочу:
— Я просто устала.
— Ну, тогда я отстану от тебя, — говорит он. — Рад был познакомиться.
Бобби улыбается, когда Карл уходит, потом спрашивает меня, как у меня дела и нужно ли мне что-нибудь, я лгу и убеждаю ее, что все и так хорошо. Она закрывает за собой дверь, и как только она делает это, я вижу через ванную комнату, как в соседней спальне загорается свет. Я гляжу туда, и когда замечаю мальчика в бейсболке, он поворачивается и смотрит на меня.
— Привет, — говорит он, и подходит к своей двери в ванную.
— Привет.
Он снимает кепку, бросает ее на кровать и проводит рукой по своим вспотевшим, темно-коричневым, почти черным волосам. Потом он идет через ванную в мою комнату и окидывает ее взглядом.
— Этот цвет — отвратительный, — бормочет он, посылая мне первую настоящую улыбку за очень долгое время.
— Я солгала, — призналась я ему. — Я сказала, что лиловый мне нравится, но это не так.
— Ты давно в этой системе?
— Три года.
— А я девять. Пару недель назад поселился сюда.
— Они милые? — спрашиваю я.
Он садится на кровать рядом со мной, от него пахнет дымом от сигарет и мылом.
— Бобби долго здесь не было. Она только что вернулась в город, с какой-то выставки, которую устраивала.
— Выставки?
— Ага, она делает деревянные статуэтки уточек и еще какое-то дерьмо, чтобы продавать его на ярмарках, барахолках, так что она часто отсутствует. Карл работает в автомагазине, — он делает паузу, а потом добавляет: — Он много пьет.
Я ничего не отвечаю, и мы сидим так в тишине, прежде чем он спрашивает:
— Сколько тебе лет?
— Восемь. А тебе?
— Одиннадцать. Почти двенадцать. Как зовут?
— Элизабет.
— Ты боишься, Элизабет?
Смотрю поверх него, прижимаю колени к груди, обнимая их, киваю и шепчу:
— Да.
— Все будет хорошо. Обещаю.
Я смотрю на него, и намек на улыбку появляется на его лице, и мне кажется, я могу верить ему.
— В любом случае, я — Пик.
Глава 6
Настоящее
— Где, черт возьми, ты была, Элизабет?
— Извини, — говорю я, и Пик ослабляет свои объятия. — Не было возможности выбраться, но сейчас я здесь.
Пик делает шаг назад, проводит рукой по своим густым непослушным черным волосам и выдыхает через нос.
— Пик, да ладно. Не заставляй меня жалеть, что я приехала. У меня есть только сегодняшний вечер, завтра возвращается Беннетт.
— Я просто устал жить в этом дерьме, в то время как ты живешь в долбанном пентхаусе шикарной жизнью. Уже больше трех лет, — выплевывает он, а потом падает на диван.
Я смотрю на него и стараюсь усмирить его раздражение:
— Я понимаю. Мне жаль, но ты знал, как все будет. Ты знал, что ничего не получится, если мы поспешим.
— А ты вообще работаешь над этим, Элизабет? Потому что, как я понимаю, ты довольна своей жизнью.
— Не будь придурком, Пик, — говорю я, повышая голос. — Ты ведь знаешь меня. Ты знаешь, что я всей душой ненавижу этого мудака.
Он наклоняется вперед, ставит локти на колени и опускает голову на руки. Я подхожу к нему, сажусь рядом на диван и начинаю растирать его плечи, его мышцы напряжены из-за того, что он расстроен.
— Извини меня, — тихо произносит он, отклоняясь на спинку дивана, затем притягивает меня к себе и обнимает.
Мне нужен этот контакт, нужны его прикосновения. Всегда было так, я вытягиваю руку и обнимаю его за талию. Ненавижу быть вдали от него, но знаю, что ему это не нравится еще больше. Он живет в этом дерьмовом месте, тайно платит владельцу трейлера, чтобы никто его не узнал. Он по-прежнему суетится, чтобы выжить, и тут я, лежу в его объятиях, одетая в проклятое пальто от «Эрмес», которое, вероятно, стоит дороже, чем эта дыра, в которой он живет.
— Все в порядке, — уверяю я его. — Мне жаль, что ты застрял здесь, но это не навсегда.
— Я уже начинаю задаваться вопросом, а так ли это.
Я перекидываю ноги через его колени, чтобы он мог прижать меня к своей груди, и когда я удобно устраиваюсь, то рассказываю ему:
— Я встретила кое-кого.
— Да?
— Да. Думаю, он заинтересовался.
— Ты говорила так и о других. С чего ты взяла, что этот особенный? — спрашивает он.
— Не знаю, но стоит ведь попытаться, верно?