Григ не заставил себя ждать.

— Планы поменялись, — раздалось у Шеррайга за спиной, когда он задумчиво прохаживался в укромной части оранжереи, будучи в весьма уже надоевшем ему облике герцога.

— Почему? Что-то случилось? — спросил элронец, не спеша оборачиваться.

— Можно сказать и так, — весело хмыкнул его собеседник. — Принц нам больше не нужен, всё равно он ничего путного о Шеррайге сказать не может. Но зато нужны кое-какие вещи лорда Мэрроя, которые остались у Её Величества в сейфе. Достанете?

Шеррайг отметил про себя, что о принце Григ говорит с какой-то личной злобой… интересно, чем Его Высочество успел насолить брату Инессы? Или это просто «классовая» ненависть?

— Что именно нужно?

— Заберите всё, там не очень-то много. До вечера справитесь?

Разговор оставил после себя неприятный осадок, и когда Григ ушёл, Шеррайг постоял ещё некоторое время в оранжерее, вспоминая и размышляя. Что-то грызло его, какое-то ощущение тревоги, что-то, о чём надо подумать прямо сейчас… пока наконец не сформировалось в одно слово: «принц». «Принц нам больше не нужен» сказал Григ. А ведь вчера с Гордоном они почти договорились оставить его в живых, чтобы сделать козлом отпущения. Хотя, козлом отпущения можно сделать и посмертно, так даже удобнее.

Когда он зашёл в покои принца с вопросом «Как Ваша нога, дорогой племянник?», заданным с беззаботностью, которой на самом деле элронец не испытывал, принц нервно ёрзал в кресле, и вид у него был несколько растерянный.

— Вы в порядке? — спросил Шеррайг, и принц кивнул.

— Мне пришлось её ударить, — сказал он слегка виновато. — В жизни не бил женщин, но ничего другого мне в голову не пришло… А главное — не знаю что с ней теперь делать.

И развёл руками с видом нашкодившего ребёнка, косясь куда-то рядом с креслом.

Там обнаружилась ара Элина-Алисия, и она была без сознания. А на столике рядом с креслом принца лежала записка, «Дорогая матушка, я больше не могу жить с чувством вины…» — прочитал элронец начало и перевёл взгляд на бокал с вином… которым, вероятно, должен был отравиться принц. Впрочем, вина там почти не было, и Шеррайг успел даже испугаться — вдруг Эрих всё же выпил? но нет- вино обнаружилось на полу.

— Я записку написал, сделал вид, что пить собираюсь, а потом выплеснул ей в лицо, и пока она не опомнилась, вот этим вот амулетом по голове… — принц показывал довольно крупный амулет, вроде как от сглаза и для привлечения удачи, определил Шеррайг.

Вот уж действительно, полезная вещь оказалась.

— И что с ней теперь делать? — поднял он глаза на элронца.

— Не знаю, — сказал Шеррайг. — Можно было бы отправить в тюрьму, но изображать и её, как герцога, я не хочу. И не буду, — твёрдо добавил он, заметив, что принцу идея пришлась по душе.

— Ну, нет так нет. — Вздохнул принц. — А ты её это, заколдовать не можешь? Или расколдовать… — Тут принца посетила мысль, что он ударил не преступницу, а несчастную, заколдованную женщину, и лицо его приобрело куда более виноватый вид.

— Нет, — вздохнул элронец, мрачно разглядывая женщину. — Заколдовать не могу, расколдовать тоже, ибо она не заколдована… И вообще, она уже очнулась.

Элина-Алисия открыла глаза и бросилась на колени перед принцем.

Когда Шеррайг зашёл вечером в покои Её Величества, чтобы забрать вещи Мэрроя — интересно, почему он оставил их именно ей? Мария-Елизавета-Синтия полулежала в кресле, держа в руке бокал вина, которого ей, очевидно, совершенно не хотелось, и выглядела просто уставшей немолодой женщиной. Без обычной своей королевской надменности. Возможно, поэтому Шеррайг не стал игнорировать её приглашение к разговору и занял кресло напротив. Но начинать разговор не спешил. Молчала и королева, задумчиво рассматривая что-то в бокале вина.

— Я не нравлюсь тебе, — сказала, наконец, Мария-Елизавета, устремив на него прямой взгляд своих необычных глаз.

Шеррайг спокойно кивнул и пожал плечами, дескать, не нравитесь, ну так что ж? мне вообще мало кто нравится, но большинству это жить не мешает.

— А мой сын нравится… — продолжила задумчиво рассуждать женщина. Теперь она подняла бокал и рассматривала его на свет.

Шеррайг даже присмотрелся-принюхался — нет ли там яда, а то что она его так вертит. Яда не было. И он просто снова кивнул — Эрих ему действительно нравился.

— Как думаешь, когда всё закончится? — внезапно спросила она, почти жалобно.

Элронец пожал плечами, но всё же ответил:

— Самое большее — через неделю.

Теперь молча кивнула она. И внезапно выплеснув вино на пол и отставив пустой бокал, заговорила:

— Знаешь, я кое-что поняла, там, около постели моего якобы пытавшегося покончить с собой сына, и потом, выслушивая эти лживые соболезнования… Половина, как минимум, половина из них думала, что лучше бы отравили меня, а не их обожаемого Эриха. Что я должна была передать ему корону ещё лет пять назад… А некоторые даже думали, что это я, представляешь?