— Эдди в Шотландии?! Впрочем, это пойдет ему только на пользу. Я знал джентльменов, которым короткого отдыха хватало, чтобы излечиться от любовного безумия. Я думаю, в некоторых случаях любовь можно и должно рассматривать как серьезное заболевание, грозящее здоровью. Упаси Бог, Дарлинг! Упаси меня Бог! — На лице Сикерта вздрагивает нерв, что означает: тема для него значит больше, чем он пытается показать.

— Кстати, о безумии, — литератор меняет тему после нескольких ходов. — Знаете, меня всегда интересовало, может ли человек почувствовать, когда он начинает сходить с ума, — как мы чувствуем начало простуды?

— Спросите у Джеймса Стивена, — предлагает Сикерт. — Еще недавно он был уверен, что свихивается.

— Да, странно, что он вообще остался жив, — после того случая с мельницей! Знаете, я изучил некоторые книги, касающиеся старинных ритуалов черной магии…

— Боже мой, не уверяйте меня, что вы по своей воле тратите время на эту чепуху, — поражается художник.

— Мне и самому кажется это удивительным. Но должен признать, что во всем этом есть какое-то очарование, как в старой страшной сказке! Так вот, в одной из книг упоминается старинное средство от безумия — сердце молодой девушки.

— Ага, значит, можно предположить, что это старина Стивен потрошит несчастных девушек, стараясь излечиться? — Сикерт от души смеется.

— Бог с вами, я совсем не имел этого в виду…

— Надеюсь! Но, как бы там ни было, полагаю, мы не будем сообщать об этом полиции. Полагаю, у них в эти дни и так хватает экстравагантных версий. Я представляю, какой кошмар творится сейчас в полицейском управлении и сколько сумасшедших обивают пороги участков. Одному кажется, что убийца — его сосед, уходящий из дома по ночам, другому померещилась тень в плаще, затаившаяся во дворе рядом с нужником!

— Вам шах и мат, Уолтер! Вы очень несобранны и опять прозевали все выигрышные ходы.

— Да, шахматист из меня никудышный, надо признать… — бормочет Сикерт. — Еще одну партию?

Проходит неделя, прежде чем Элизабет Страйд остается одна в этом большом доме. Ни Уолтера Сикерта, ни Гарольда Дарлинга нет в этот вечер дома. Элизабет приятно, что ей доверяют. В самом деле, на свете осталось не так уж много людей, доверяющих Элизабет Страйд. Она сидит на кухне, возле огня, когда за дверью раздается шорох. Этим господам непременно следовало бы нанять крысолова, но Элизабет не боится крыс, она немедленно вооружается метлой и открывает дверь.

В коридоре никого нет, но на лестнице раздаются как будто чьи-то шаги. Страйд направляется туда, внимательно оглядываясь. Никаких крыс! Поднявшись на второй этаж, она останавливается и снова прислушивается. Ветка в мансарде скребет по стеклу, словно плачет ребенок. Этот звук ее не удивляет — Элизабет уже слышала его, когда позировала Уолтеру Сикерту Этот господин написал портрет Элизабет Страйд — вот забавно! Будет, что рассказать знакомым! Ее друзья сейчас сидят в пабе, а она осталась одна в доме, наполненном странными звуками.

Элизабет стоит, размышляя. По-детски шмыгает носом и опирается на метлу. Несчастная Золушка в пустом холодном доме. Еще недавно Страйд казалось, что ей улыбнулась удача, но годы беззаботного бродяжничества развратили ее окончательно. Она понимает, что больше всего ей хочется веселья, хочется гулять. Она мечтает вновь увидеть своего приятеля, с которым поссорилась незадолго до того, как попала в работный дом. Она с радостью оставила бы это место и вернулась на улицы…

На первом этаже раздаются шаги, хлопает дверь. Элизабет быстро спускается вниз, уверенная, что вернулись господа, однако внизу никого нет. Она застывает в растерянности, и в этот момент совсем рядом за стеной раздается скребущий звук. Страйд едва не подпрыгивает от неожиданности и от злости колотит ручкой метлы по дубовым панелям, которыми обшиты стены.

— Убирайтесь! — Она добавляет к этому несколько проклятий.

Неожиданно несколько панелей поддаются — это дверь. Дверь в потайную комнату, которая занимает крошечное пространство между гостиной и торцом дома. Страйд заглядывает в нее — в комнате нет окон, и там темно, как в кладовке.

Она возвращается на кухню и забирает свечу. Внутренний голос шепчет ей не входить в эту комнату, но когда было так, чтобы Элизабет Страйд слушалась своего внутреннего голоса?!

В среду двадцать шестого сентября она появляется в ночлежке на углу Флауэр и Дин-стрит. Здесь ее хорошо знают — эта ночлежка, как и «Кроссингэм» на Дорсет-стрит, часто служила Элизабет пристанищем.

— Я жила у одного милого джентльмена, — сообщает она Кэтрин Лейн, с которой не виделась уже три месяца. Элизабет слегка покачивается на стуле и заговорщицки подмигивает подруге, она немного пьяна. — Прислуживала, но потом решила уйти, потому что скучно стало!

Кэтрин пожимает плечами, ей не верится, что Долговязая Лиз действительно отказалась от хорошего места у «милого джентльмена», потому что ей, видите ли, стало «скучно». Она прекрасно знает портового рабочего Майкла Кидни, старого приятеля Страйд, с которым та живет уже несколько лет, — то расставаясь, то снова сходясь. Они, кажется, в самом деле любят друг друга, несмотря на то что Майкл (и это неудивительно для его сословия!) скор на расправу и периодически поколачивает Лиз за ложь и пьянство. Тем не менее она всегда возвращается к нему, и Кэтрин Лейн считает, что и сейчас дело было именно в Майкле.