Ермолай сидел с убитым видом, не ведая о том, что священник, его исповедующий, наслаждается видом его мучений. И разжигаемый жестокостью, Феофил добавил:

— Ты грешнее Каина, убившего брата.

Об этой исповеди вскоре стало известно всем, ибо Феофил сам рассказывал о ней и доложил митрополиту. Иеремия принял его в своих покоях. Резкие морщины на лице владыки не успели смягчиться после ночной молитвы. Он казался усталым, рот запал. И Феофил подумал, что Иеремии пора на покой, долго он не протянет. Окинув взглядом обставленные покои, решил, что, став митрополитом, непременно поставит себе новые, богато обставленные и сам облачится в пышные одежды, как то заведено у католиков.

Услышав рассказ Феофила, владыка остановил на нём взыскающе строгий взгляд:

— Обнаружение тайны исповеди вредно для самого обличителя. Он навлекает на себя гнев Божий, ибо затворяет царство небесное перед человеком, исповедующим грехи. Пошто не отпустил его душу на покаяние?

— У него много грехов, и грехи велии. Это смущает меня.

— У Господа нашего более милосердия, нежели грехов у людей. Ты отказал просящему у тебя с верой. А Господь наш за грешника умер.

— Прости, владыка, мою суровость! Слова твои яко сказаны от Бога.

— Бог простит.

Иеремия торопливо перекрестил Феофила на расстоянии, предупреждая его порыв подойти ближе под благословение.

Уязвился сердцем Иеремия, будто это его самого не допустили к причастию и оставили без покаяния. Изобидеть человека, который столь чистосердечно и горестно признался в своём грехе! Надругательство над человеком несчастным — великий грех. Несчастный — святое существо. Несчастный под защитой у самого Бога.

Иеремия стал думать, как уврачевать скорбящую душу бывшего казака, о котором он был много наслышан и знал, сколь усерден он в чтении духовных книг.

И случай представился. Во время прогулки по монастырскому саду, в сумерки, Иеремия увидел бредущего ему навстречу человека. При бледном свете луны его можно было принять за призрак. Движения угловатые и неверные. Казалось, под платьем был живой скелет.

— Мир тебе, чадо! — произнёс Иеремия. — Кто ты?

— Раб Божий Ермолай... — глухо ответил «призрак».

Иеремия три раза перекрестил его.

— Я недостоин твоего благословения, владыка!

— Всё в воле Божьей! Всё в Его пресвятой милости.

— Снизойдёт ли на меня милость Божья? Я долго пребывал в нечестии.

— Единая лишь Божья благодать в силах отвратить нас от бесовских искушений и вернуть к истине.

Видя, как вздрогнул Ермолай, владыка, чтобы смягчить суровое наставление, стал говорить о духовных книгах. Ермолай живо включился в беседу, но речь его была горячечной. Внимательно вглядевшись в него, владыка посоветовал ему воздержаться от строгого поста, дабы не повредить здоровью.

— Будь внимателен к себе. А я тебя не оставлю, — такими обнадёживающими словами закончил он беседу, имевшую важное значение в судьбе Ермолая.

Вскоре после этого случая с Ермолаем Иеремия созвал освящённый собор. Выяснилось много злоупотреблений в священной службе, и надо было думать, как привести дела в надлежащий вид. Чего прежде не бывало в их приходах — обнаружилось разглашение тайн совести, пренебрежение к больным и слабым людям. Оставляемые без исповеди и причащения, многие умирали без всякого напутствия. Святые Дары хранятся в ненадлежащем месте, не на святом престоле. Священнодействие евхаристии совершается без предварительного приготовления, а по окончании священнодействия иереи занимаются винопитием. Уча воздержанию прихожан, показывают ли пример воздержания сами? И без того недостаточно подготовленные к священному сану, иереи не читают Священное Писание...

Но помимо явного нарушения правил и обычаев православного прихода были и скрытые, необъяснимые действа. Попы, оставляющие в небрежении службу, кучнились меж собой и хоронились от других. Было замечено, что, когда в Казани появился католический поп, он долго гостил у Феофила и с ним были попы Григорий и Виссарион, первые потатчики винопития среди иноков монастыря. И все вкупе непотребны были. И некому спрашивать. Архимандрит тяжело болен.

«Беда окаянному времени нашему, со всех сторон надвигаются напасти, — думал Иеремия, — и не вем, кого первее вразумлять: иереев или паству? Когда такое бывало, чтобы столь согрешали иереи? И чтобы столь рознились меж собой?»

Иеремия припомнил то доброе время, когда в Казань из Москвы вместе со Священным собором приехали архиепископ Гурия и архимандрит Варсонофий. И не кучнились они меж собой. Московиты зажили вместе с казанцами, и дело у них было общее: просвещение Казанского края. А ныне всё пошло наперекосяк. Ослабело священное дружество. И нет между иереями прежней крепости благого совета.

На соборе говорили без всякой утайки о нестроениях и бедах в жизни казанского духовенства. И всё же от владыки не ускользнула лукавая уклончивость в оценке зла со стороны некоторых иереев, как и загадочное молчание Феофила, хотя говорилось о неправедных поступках, им содеянных, о нарушениях церковных правил в его приходе.