Но когда речь идет о вопросах, касающихся не добычи денег на наркотики и их употреблении, а об отношениях на работе, в семье, в обществе, наркоманы ведут себя как подростки: либо безгранично доверяют тем, кому доверять нельзя, либо, наоборот, враждуют с теми, от кого зависит их же благополучие. У них есть только два цвета – черный и белый. Нет оттенков и полутонов, которые обычно присутствуют в палитре сложных отношений между людьми. Они как бы шарахаются из угла в угол, сердятся, злятся на себя и на всех. Вконец запутавшись, разорвав со всеми отношения, неспособные спокойно и здраво разобраться в оценках, «уходят в глухую оборону». Убеждают себя в том, что они жертвы, а вокруг одни враги. И начинают с этим миром (с Вами, читатель) вести войну.

Тут уж все становится на свои места: да, я наркоша. Но сами-то вы кто? Такие же притворщики, как и я. Даже хуже меня. Вы создали мир с красивыми словами, но волчьими законами. И я теперь тоже буду жить по волчьим, законам. Хватит быть овцой на заклание. Я буду волком.

Приблизительно такую жизненную философию непримиримой вражды со всеми создает себе наркоман. Философия эта в корне неверная. Зато теперь все просто и понятно – who is who…

Вернемся, однако, к таинственной Лизе.

Она рассказывала мне, что когда-то родители запирали ее дома, чтобы она не могла выйти на улицу, где ждали друзья-подружки. Но страсть к наркотикам придавала ей сил и толкала на любые геройства: Лиза разбивала стекла, чтобы выпрыгнуть из окна, торговала наркотой, танцевала в стиптиз-клубах. Трижды ее ловили на улице кредиторы и конкуренты, приставляя ко лбу пистолет...

Слушая Лизу, я представлял себе улицы Нью-Йорка времен ее юности, районы, где когда-то обитали итальянцы, приехавшие из полуголодной послевоенной Сицилии. Родители вкалывали до седьмого пота в пиццериях и пекарнях, а их дети… – одни шли в колледжи (как наша директриса Франческа), другие становились уличной шпаной, хулиганьем, пополняли ряды знаменитой итальянской мафии в Нью-Йорке. И в Лизе, несмотря на ее уже немолодой возраст и трудовой стаж, еще заметно проглядывала «непутевая девчонка», выросшая и изуродовавшая свою жизнь на тех нью-йоркских улицах.

Когда мы с ней подняли планку взаимного доверия еще выше, она мне показала тонкие шрамы на своих руках – «дорожки» от абсцессов. И на ее смуглых, еще крепких ногах, от лодыжек и до колен, тоже белели эти «боевые дороги».

В отношениях с коллегами Лиза была крайне неровная: видела в них то верных друзей, ходила с ними на ленч, откровенничала, то вдруг резко меняла о них мнение, записывая в список недругов.

Была она, конечно, не из робкого десятка. Помню, как-то вечером, глубокой осенью мы вместе возвращались с работы, шли к сабвею. Была мерзкая погода – слякоть, дул промозглый ветер. Мы разговаривали о работе, ругали нашу директрису, с которой Лиза начала конфликтовать:

– Это же не лечебница, а е...й бизнес! – возмущалась она. – Никто не думает о пациентах. Марк, я знаю, что ты никогда не торчал. Но попробуй поставить себя на их место: они только вчера освободились из тюрьмы. У них нет ни специальности, ни образования, ни денег. Ни черта у них нет! Не забывай, что они – хронические наркоманы и алкоголики, двадцать четыре часа в сутки их мучает желание употреблять. Они всех ненавидят и никому не верят. И все-таки – надеются. А теперь скажи, как к ним относятся в нашей клинике? Как к скотам!

Потом Лиз направила критику на нашу директрису, считая Франческу виновницей такого ужасного положения вещей. Больше всего ей не нравилась любовь Франчески к модным тряпкам. Ее возмущение имело под собой основания: директриса частенько в рабочее время уезжала куда-то на своем новом сверкающем джипе и через пару часиков возвращалась с огромными пакетами фирменных бутиков. На работу Франческа являлась вся расфуфыренная, и ее дорогие шмотки уж слишком выделялись на фоне лохмотьев наших пациентов.

Мы свернули на боковую улицу, чтобы срезать путь. Делать этого не следовало. На Лизе в тот вечер было красное шерстяное пальто, под мышкой держала сумочку, словом, имела вид дамы, идущей на раут.

Дальше все произошло, как... Нет, в кино или романах такие эпизоды давно не впечатляют – слишком мелко. Кому сегодня интересно читать о попытке банального уличного ограбления, когда какой-то хулиган вознамерился отнять у женщины сумочку, в которой лежали двадцать долларов, карточка на проезд в метро и косметичка?

Но в данном случае интерес вызывает не хулиган, а Лиза. Скажу честно, я бы в такой ситуации свою сумку отдал без сопротивления. Бог с ней, с сумкой. Кто знает, что на уме и что в кармане у того отчаянного парня – нож или пистолет?

...Лиза успела вцепиться в свою сумочку, уже очутившуюся в руках грабителя. Словно дикая кошка, кинулась к нему и с ходу заехала парню коленом между ног. Он, надо сказать, опешил, не ожидая от почтенной дамы таких бойцовских качеств. Вернув себе сумочку, Лиза тут же пустила в ход высвободившуюся руку и, что еще страшнее, – свой язык. Она дала настоящий бой, обрушив на грабителя такую отборную ругань, какую я не слышал ни от одного пациента, доставленного из тюрьмы. Мало того, она еще и погналась за ним!