Одной из последних микрофон взяла студентка по имени Барбара. Низкорослая, коротконогая, склонная к полноте пуэрториканка. Во время занятий Барбара ничем не выделялась, была немногословна, держалась в тени. Она не была наркоманкой, но сидела в тюрьме, поэтому в группе ее считали «своей». О себе Барбара особо не распространялась, публичных откровений не делала, драматических историй из своей жизни не рассказывала. Разве что часто упоминала маму, которую очень любила. Интерес к Барбаре у группы был невелик.

Когда она взяла микрофон, на многих лицах изобразилась досада. Мол, сейчас придется выслушивать эту скучнейшую Барбару, которая наверняка не будет ни рыдать, ни петь, ни выбегать в слезах из аудитории. Уж лучше бы отказалась от речи.

Барбара некоторое время молчала, глядя в окно. Затем стала тихо говорить, сделав несколько шагов по аудитории:

– Вот моя история. Мой муж был драгдилером, продавал крупные партии наркотиков, и я ему помогала. Мужа застрелили, и я решила вести его бизнес, – говорила Барбара, не переставая медленно ходить от стены к стене и глядя перед собой так, словно не видела ни цветов, ни блестящих шаров. – Через два года меня накрыло ФБР. У меня были конфискованы крупные партии кокаина и метадона. Прокурор запросил максимум – двадцать пять лет, по «Закону Рокфеллера», но судья сжалился, и мне дали пятнадцать, без права досрочного освобождения, – она все ходила, и тихо лилась ее речь в этом притихшем, каком-то перепуганном зале. – Но такой мягкий приговор судьи обозлил меня еще больше. Я наладила наркобизнес в тюрьме. Я видела, как людей убивают из-за наркотиков и как они умирают от овердоз, но меня это не трогало. Сама я не употребляла, лишь несколько раз укололась, из любопытства, и изредка курила траву. Однажды меня протестировали на СПИД и обнаружили вирус. Я вышла в тюремный дворик, долго там сидела. Я поняла, что это Божья кара за все зло, которое я причинила людям. Я решила покончить с собой. Но потом мне сделали повторный тест, и оказалось, что произошла ошибка: перепутали мой тюремный номер с номером другой женщины. С тех пор я каждый день прошу у Бога прощения...

Барбара все ходила, от стены к стене, как, наверное, ходила все пятнадцать лет, проведенных в тюремной камере.

– На прошлой неделе меня взяли работать в прокуратуру. Пока что волонтером. Я буду там запечатывать и отправлять конверты и складывать некоторые бумаги в папки. Во время интервью кто-то вызвал офицера, и он ненадолго вышел. Оставил меня одну в своем кабинете. На вешалке висел его плащ. Но он мне поверил. Работник прокуратуры поверил. Мне?! Когда я пришла домой и рассказала об этом маме, она меня крепко обняла и сказала, что Бог возвращает мне Свою любовь...

Когда Барбара закончила, в аудитории долго царила гробовая тишина. Впервые – так долго – за весь учебный год. Лица у всех были задумчиво-хмурыми. В истории Барбары каждый, так или иначе, узнавал свою жизнь. Никто не плакал.

Кроме одной только «бессердечной» замдиректора Тери.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПЕРВАЯ РАБОТА

Амбулаторная наркологическая клиника, в которой мне предстояло работать, находилась в неплохом районе Бруклина. Конечно, не в престижном Бруклин Хайтс. Однако и не на опасной окраине.

Директор – итальянка лет сорока, по имени Франческа. Невысокая, гармонично сложенная, правда, с чуточку узковатыми бедрами для такой роскошной, высокой груди. Франческа имела дар сразу расположить к себе, создать доброжелательную атмосферу во время разговора. А могла быть и жесткой, а то и просто хамкой. Улыбка ее была очаровательна.

Спасибо моей дальней родственнице, «дорогой тетушке», – помогла устроиться в это место. Правда, моя зарплата была точно такая же, что и на прежней должности – подсобника в супермаркете, а если точнее, даже на 25 центов в час ниже. И на 50 центов в час ниже зарплаты водителя такси.

Ничего, утешал я себя. Как говорят в Америке: главное – в самом начале поставить ногу в щель приотворенной двери. Встать на первую ступеньку, а там... Карьера, должность, перспектива. Само собой, деньги.

Нужно добавить, что, к моему разочарованию, за несколько месяцев до окончания института я выяснил, что полученный с такой кровью и потом диплом нарколога – по сути дела, еще только бумажка, хоть и с золотистой печатью. Этот диплом давал лишь право на... получение настоящего диплома. А для этого требовалось отработать три года в лицензированной наркологической лечебнице и потом сдать сложнейший профессиональный экзамен из трехсот вопросов. И только тогда... Словом, характерная для Америки ситуация: прикладываешь титанические усилия, чтобы взобраться на одну ступеньку, а потом оказывается, что эта ступенька сама по себе ничто и нужна только для того, чтобы поставить ногу на следующую...

Итак, первая работа.

Клиника, ставшая для меня новой землей, имела дело со специфическим контингентом. Ее пациентами были не обычные торчки – junky. И не студенты колледжей. И не добровольно пришедшие. Пациентами были, в основном, наркоманы, отправленные на принудительное лечение судом. Досрочно освобожденные из тюрем или получившие условный срок взамен на согласие лечиться.

С восьми утра и до восьми вечера, вплоть до закрытия наружных дверей, шел безостановочный поток.

Вдобавок, руководство недавно открыло два дома трезвости: купили два небольших здания, расположенных, конечно, не в престижном Бруклин Хайтс, а в неблагополучном Бушвике. Кое-как привели те дома в порядок, чтобы в каждом из них можно было разместить по сто человек. Жить там должны были те, кому после освобождения из тюрьмы некуда было податься, кого уже не ждали родные, от кого отказались жены и дети.

Утром, ровно в восемь ноль-ноль, к зданию подкатывали вэны, груженные пациентами, – их привозили из домов трезвости, пропускали через несколько групповых психотерапевтических сессий и отвозили обратно. А к клинике подъезжали вэны с новыми пациентами. Конвейер был налажен от и до, с максимальной экономией: не было ни одного свободного места ни в машинах, ни в залах, где проходили сессии.

В регистратуре сидели девочки-секретарши, беспрерывно ставили «галочки» в учетных карточках пациентов. Под каждой «галочкой» наркологи ставили подписи в таких количествах и в таких темпах, что руки немели. Бухгалтеры отправляли счета за предоставленные лечебные услуги в государственную компанию медстрахования.