Но в самом времени ее празднования церкви расходились между собой. На Востоке христиане приурочивали его к четырнадцатому дню нисана и праздновали, таким образом, вместе с иудеями, но другие, и по преимуществу на Западе, считали это совпадение неудобным и относили свою Пасху к ближайшему после этого числа воскресному дню. В этом разнообразии времени праздника не было ничего предосудительного, потому что церковь не держалась с рабской точностью определенных форм, тем более, что и тот и другой обычай находили освящение в предании апостолов – первый в предании Иоанна Богослова и второй в предании апп. Петра и Павла. Но так как впоследствии из-за этого вопроса возникли пререкания между восточными и западными церквами, то Первый вселенский собор окончательно определил время празднования Пасхи в первый воскресный день после 14-го нисана, как именно праздновали его западные церкви. Вторым годовым праздником был праздник Пятидесятницы. Так как он ознаменован был для апостолов сошествием Св. Духа, то в церкви христианской с ним и стало по преимуществу соединяться воспоминание об этом великом событии. Рядом с праздниками, как днями веселья, были и посты, как дни покаяния. Сначала не было для этого установлено какого-либо определенного правила для всех, и христиане постились по внутренней потребности своей духовной жизни, помня наставления Спасителя о значении поста (Мф 27:21). Пост обыкновенно соединялся с молитвой перед каким-нибудь великим делом, как это, например, было перед отпущением Савла и Варнавы на миссионерскую проповедь (Деян 13:4). Определенных постановлений о посте не было, но можно с уверенностью полагать, что среди христиан, пылавших ревностью в подражании Христу, не было недостатка в лицах, которые по примеру Его постились не по одному или двум дням в неделю только, как было у иудеев, но и содержали сорокадневный пост, получивший в церкви название четыредесятницы.

Что касается собственно священнодействий или богослужения, то оно слагалось постепенно. Первоначально оно состояло из молитв и песнопений, проповеди и пророчеств, заключавшихся совершением евхаристии, которая сделалась центральным пунктом христианского богослужения. Проповедовать позволялось всякому, кто только чувствовал призвание к тому, кроме женщин; но так как впоследствии такая неограниченность этого права приводила к беспорядкам, как это особенно было в Коринфе, славившемся своим искусством красноречия, то потребовалось ограничить это право и ввести некоторые определенные правила в этом отношении, как это и сделал ап. Павел в своем Первом послании к Коринфянам (гл. 14). С течением времени проповедь сделалась почти исключительным достоянием предстоятелей церкви. В общем богослужение было весьма простое, как можно судить по дошедшим до нас свидетельствам. Хотя свидетельства эти по большей части относятся уже к послеапостольскому веку, но между первыми веками до полного торжества христианства существовала такая тесная связь, что свидетельство об одном совершенно приложимо и к другому.

Когда уже начались гонения на христиан, Плиний-младший, наместник Вифинии, приказал произвести расследование касательно веры и жизни христиан. Добытые сведения он изложил в одном письме к императору Траяну. «Христиане, – говорится в этом письме, – заявляют, что они имеют обыкновение собираться в определенный день перед солнечным восходом и петь общие песни Христу, как Богу; что они далее связывают себя обетом (очевидно, разумеется обет, даваемый при крещении) не совершать никаких преступлений и особенно в том, чтобы сохранять себя чистыми от грабежа, воровства, прелюбодеяния, лжи и обмана. После этого они обыкновенно расходятся, но потом собираются опять, чтобы совершить общую трапезу и притом совершенно обыденную и невинную».

Еще точнее изображает богослужение первенствующих христиан Иустин Философ: «В воскресный день бывает собрание всех, которые живут в городах или селениях, и там читаются писания апостолов или книги пророков, пока у нас имеется время для того. Затем, когда чтение окончено, предстоятель обращается к собранию с словом назидания и увещания ревностно подражать тем славным примерам. После этого мы все вместе встаем и возносим наши молитвы, а по совершении молитвы приносится хлеб, вино и вода, и предстоятель по возможности совершает молитвы и благодарения. Собрание отвечает возглашением «аминь», и затем происходит раздаяние освященных предметов, которые принимает всякий присутствующий и которые отсутствующим разносятся диаконами. Состоятельные и благорасположенные люди уделяют каждый по своему желанию, и собранные дары передаются настоятелю, который оказывает ими помощь вдовицам и сиротам, равно как и посещенным болезнью, находящимся в темницах, короче – всем тем, которые находятся в нужде». Сначала вместе с евхаристией, а затем и отдельно от нее, совершались «Вечери любви», как на это уже указывается в письме Плиния. Вся община, как одно семейство, собиралась на общую трапезу. Тертуллиан подробно изображает эти вечери любви, как они совершались в его время. «Наша трапеза, – пишет он, – самым своим названием показывает то, что она есть. Она обозначается словом, которым греки называют любовь . Производимые при этом расходы служат в поддержание бедных ради милосердия. Это достойный повод в нашей трапезе. Поэтому судите о порядке нашего остального поведения, как он соответствует нашему религиозному долгу, который ничего не позволяет низкого, ничего неумеренного. Мы не садимся за стол раньше, чем не вознесена молитва к Богу; мы едим столько, сколько нужно голодному; мы не пьем больше того, сколько полезно стыдливым; мы насыщаемся в сознании, что и в течение ночи мы должны молиться Богу; мы говорим друг другу, помня, что нас слышит Господь. По окончании трапезы все призываются к прославлению Бога, и кто может сообщить что-либо из Св. Писания или от своего собственного духа, тот и делает это. В этом заключается испытание, насколько мы упились. Молитвой заканчивается все собрание, и мы расходимся не для того, чтобы заниматься бездельем на улицах, но чтобы продолжать свое упражнение в добродетели и честном житии». В недавно найденном «Учении Господа через двенадцать апостолов», древнейшем церковном документе, сохранились и молитвы, которые произносились при евхаристии. О хлебе произносилась такая молитва: «Мы благодарим Тебя, Отче наш, за жизнь и познания, которые Ты даровал нам чрез Иисуса, раба Твоего. Тебе слава во веки. Как этот разломленный хлеб рассеян был на горах, собран был и сделался единым, так да соберется и Твоя церковь от всех концов земли в царство Твое. Ибо Твоя есть слава и сила чрез Иисуса Христа во веки». О чаше произносилась молитва: «Мы благодарим Тебя, Отец наш, за священную лозу Давида, Твоего раба, которую Ты открыл нам чрез Иисуса, раба Твоего. Тебе слава во веки». Затем, в заключение следовала общая благодарственная молитва: «Мы благодарим Тебя, Святый Отче, за Твое Святое имя, которому Ты уготовил место в нашем сердце, и за познание, веру и бессмертие, которые Ты открыл нам чрез Иисуса, раба Твоего. Тебе слава во веки! Ты, Всемогущий Господи, сотворил все ради имени Твоего. Пищу и питие дал людям, дабы они благодарили Тебя. Нас же Ты сподобил Божественной пищи для земной жизни чрез Сына Твоего. Помяни, Господи, церковь Твою, спаси ее от всякого зла и пробуждай в любви Твоей, собери ее от четырех ветров в царство Твое, уготованное Тобою. Ибо Твоя есть сила и слава во веки. Да приидет благодать и да прейдет мир сей. Осанна Богу Давидову! Кто свят, да приступит к сему, кто нет, да покается. Маранафа. Аминь». После этого все приобщались тела и крови Христовой, все духовно соединялись на Вечери любви и затем с поцелуем братства и мира расходились по домам. Это простое богослужение христиан отличалось такой искренностью и сердечностью, что, по свидетельству ап. Павла, даже неверные, видя и слыша его, падали ниц, поклонялись Богу и говорили: «Истинно с вами Бог» (1 Кор 14:24–25).

Таинство евхаристии, постоянно совершаясь при богослужении, было только одним из тех семи священных действий, которые получили название семи таинств и служили к освящению жизни христиан в ее различных отношениях. Эти таинства, сущность которых заключается в требовании святости от всех членов церкви и в распространении действия благодати и даров Святого Духа на все стороны жизни, ясно выразились в определенных формах уже в век апостольский. Из них Крещение было как бы дверью в церковь Христову, и оно совершалось через погружение в воду и предварялось наставлениями в вере. За Крещением следовало рукоположение и впоследствии миропомазание, через которое низводились на новокрещенного дары Духа Святого. Покаяние служило средством очищения от вновь соделанных грехов, и оно совершалось или перед всей церковью (в особенно важных случаях), или отдельно перед пресвитерами. Через таинство Священства низводились дары Духа Святого на лиц, призванных к священнослужению; таинством Брака освящался союз между христианскими супругами, и таинство Елеопомазания совершалось над больными в надежде исцеления и отпущения грехов. Освящая таким образом христианина во всех путях его жизни, таинства эти поддерживали начала святости в церкви и делали ее, по слову апостола, святой и непорочной (Еф 5:27).

Вера первенствующих христиан не была лишь внешним исповеданием, а проникала своей животворящей силой во всю жизнь их, делая их «святыми и непорочными». Основывая церковь как царство не от мира сего, Христос основывал особое общество людей, которые, вопреки нравственному растлению окружающего мира, должны были представлять собой истинный свет добродетели и быть солью земли. И христиане глубоко сознавали это и своей жизнью вполне оправдывали свое высокое назначение. Так как древнее человечество разлагалось в самых своих основах, именно в семейном отношении, то для возрождения его необходимо было прежде всего оздоровить и возвысить семейную жизнь, и в церкви Христовой она именно нашла для себя оздоровляющую соль. Христианство совершенно обновило семейную жизнь, предоставляя браку свободу, наполняя его новым духом, отводя женщине приличное положение, делая ее опять из рабыни мужа его помощницей. В древности брак, как и все другие отношения, имел свой центр тяжести в государстве. Целью его было производить граждан для государства. Поэтому и всякий обязан был по отношению к государству вступать в брак, и государство, ввиду ослабления брачных связей, наконец считало себя вправе наказаниями принуждать к исполнению этой обязанности. Христианство провозгласило брак свободным и, уважая личную свободу, предоставило каждому на волю, вступит ли он в брак или нет. Оно, напротив, не только не принуждало к браку, но и придало особенное значение безбрачной жизни, в чем именно и проявилось торжество христианства над ложным языческим воззрением на брак. Возвысив его на степень божественного установления, церковь и совершала его соответственным этому воззрению образом. Он совершался с ведома и согласия общины. О предполагаемых браках докладывалось пресвитеру, и они совершались с его благословения. Брак, заключенный без содействия церкви, не считался у христиан истинным браком. В христианстве брак получил гораздо более высокую цель, чем какая была известна в язычестве. Он есть, по выражению одного христианского учителя, залог добродетелей для брачующихся, к их собственному воспитанию и воспитанию их детей для вечности.

Каждое семейство должно было служить отображением церкви, по слову Спасителя: «где соберутся двое или трое во имя Мое, там Я посреди их». Муж и жена в христианском браке не только делались одной плотью, но и важнее того – одним духом, именно духом одной веры. Вследствие этого по необходимости возвысилось и само положение женщины в семействе. Хотя по божественному установлению в браке муж должен быть господином, но весь характер домашности и семейной жизни определяется гораздо более женой, чем мужем. Потому-то в языческом мире и не могло быть здоровой семейной жизни, что женщина не занимала должного положения. У греков она была рабой мужа; у римлян, хотя и уважалась больше, но все-таки по отношению к мужу была совершенно бесправной. Древность никогда не признавала за женщиной полного человеческого достоинства. Полным человеком считался только мужчина.

Христианство освободило женщину от этого рабства и этого бесправия, поставив женщину в равное положение с мужчиной во всем том, что было высшего в жизни, именно в отношении к Христу и Царству Божию. Она есть также сонаследница вечной жизни. «В том совершенстве, – как выражает эту мысль Климент Александрийский, – одинаково должны участвовать муж и жена». Из этого само собой следует все остальное. Если она по естественному течению жизни и оставалась подчиненной мужу, то все-таки она уже была не его служанкой, а его помощницей. «Ты не почел недостойным рождения Твоего Сына от жены», – говорится в одной молитве древней церкви.