Шрифт:
– Откуда это? – искренне поразилась она.
– Откуда взялся этот подарок, Юань Шикай? – продублировал евнух Милостивую и Лучезарную.
– Из монастыря, Ваше Величество, – не смея поднять глаз, ответил генерал. – Я выполнил ваш приказ: монахи уничтожены или изгнаны по всей доверенной вашему недостойному рабу провинции.
– Все? – не поверила Цыси.
– Все, Ваше Величество, – еще ниже склонился губернатор. – Они такие древние реликвии, пока живы, не отдают…
Цыси хмыкнула, захотела сказать генералу что-нибудь приятное и… не смогла. Язык словно прирос к небу, а в сердце ничего, кроме боли и горечи, она почему-то не ощущала.
Императрица нервно моргнула, и один из евнухов тут же раскурил и подал ей послеобеденную трубку с опием.
– Так эта вещь из древних времен? – жадно затянувшись, поинтересовалась она.
– Да, Ваше Величество, – недоумевая, почему его еще не наградили, произнес губернатор. – Говорят, этот дракон самый древний во всей Поднебесной…
Настроение у Цыси окончательно испортилось.
Она зло отшвырнула трубку, встала со своего сандалового трона и, не обращая внимания ни на евнухов, ни на уткнувшегося лицом в пол генерала, вышла из зала. Тронула черный, сморщенный и по-зимнему мокрый ствол вишни и почувствовала, что ее тошнит.
«Отрава? Но кто? А может быть, отравлен дракон?»
Она со страхом осмотрела свои ладони и почему-то вспомнила, как избавилась от соперницы-императрицы, законной жены императора Сяньфэна. Но она ведь не касалась дракона, а значит, это не отрава и ее тошнит из-за чего-то другого…
«Это все проклятые варвары! – внезапно подумалось ей. – Эти жадные англичане, лживые русские, преступные джунгары… Думают, я им спущу неверность!»
Она провела рукой по взмокшему лбу и, не обращая внимания на замерших на почтительном отдалении евнухов, двинулась по траурному зимнему саду. У нее не было флота, чтобы изгнать из своих портов длинноносых варваров-европейцев. Ее армия была слишком плохо вооружена, чтобы остановить наконец вечные поползновения русских варваров с севера. Она даже не могла по-настоящему справиться с собственными, внутренними варварами – монахами-ихэтуанями!
Древние правители Поднебесной не раз использовали варваров против варваров, заставляя одних воевать против других, а затем присоединяя опустевшие земли и замученные голодом и вечной войной народы. Но ей, Орхидее, было во сто крат труднее: у новых варваров было все – оружие, флот, деньги, а у нее – ничего.
«Используй варваров против варваров… – пробормотала она древний завет своих предков, – используй одних против других… Великое Небо, что же мне делать?! А может, мне использовать ихэтуаней?»
В этом что-то было.
В начале января 1900 года министр иностранных дел России граф Муравьев получил из Азиатской части Главного штаба толстенный доклад. Как всегда скупо и сухо – цифрами, – военные статистики из Третьего отдела части сообщали о резко участившихся в Китае случаях конфликтов аборигенов с иностранными подданными. Причем в последние полторы недели такие конфликты начали носить вполне организованный характер.
Муравьев прекрасно понимал, с чего все началось, – с эдикта цинского правительства. Вдруг ни с того ни с сего оное, лишь месяц назад рубившее головы за обнаруженные на кулаках «особые» мозоли от тренировок, резко изменило курс. Отныне народ имел полное право изучать искусство боя якобы для того, чтобы защитить свои семьи и свои деревни.
Что ж, Муравьев знал китайцев – было бы сказано… И вот он – результат. «Во всех провинциях Китая, – докладывали ему военные, – приступили к формированию отрядов народного ополчения. Такие отряды обучают строю под руководством уездных начальников. Усиленная военная деятельность продолжается во всем Китае…»
Министр иностранных дел России покачал головой и дочитал главный вывод офицеров Азиатской части:
«…с целью недопущения дальнейших территориальных захватов со стороны европейцев».
Муравьев провел пальцем по сводной таблице и понимающе хмыкнул: ихэтуаней теперь не преследовали даже в Шаньдуне. Впрочем, судя по данным военных агентов, большая часть шаньдунских бойцов уже перекочевала в столичную провинцию Чжили, где попала под особое покровительство тамошнего генерал-губернатора.
– Чжили, – восторженно пробормотал Муравьев. – Черт возьми! Пахнет большими делами!
Подрагивающим от возбуждения пальцем он перевернул страницу и жадно впился глазами в текст. Критическая ситуация начала складываться после эдикта Цыси и в Приамурье. Так, по сообщениям Азиатской части Главного штаба, айгуньский амбань Шоу Шань в очередной раз попытался установить на левобережье Амура, в так называемой «Зазейской области», китайский военный пост из 35 человек. На законное предложение русского пограничного комиссара в течение трех дней вывести отряд Шоу Шань никак не отреагировал, и отряд был разоружен и репатриирован силой. Активно поощрялось амбанем и создание на левобережье структур общественного китайского самоуправления.
А уж на Восточно-Китайской дороге и вовсе все развивалось по нарастающей кривой: под новый, 1900 год во множестве мест была отмечена стрельба, и каждый раз оказывалось, что она спровоцирована китайскими солдатами.
Муравьев еще раз окинул сводную таблицу заинтересованным взглядом и удовлетворенно выдохнул: Поднебесная определенно напрашивалась на очередной глобальный военный конфликт, но если полтора года назад восточный сосед поплатился за подлое убийство германских священников всего лишь своими портами, то теперь – граф прикинул по карте, как далеко может продвинуться Россия, и усмехнулся, – теперь китайцы рисковали потерять почти все, а уж Маньчжурию точно!