Шрифт:
‹1969›
* * *
Гибли вы — на войне, на дуэли, честь любя. Скольких я пережил! Неужели пережил и себя? Умереть в 37, в 28 Загнать коня! Вот моя совершается осень, осыпает меня. Все леса побурели, как руда… Не хочу, чтоб афиши пестрели, суетились года. Верю в старость. Не хочу ничего. Пусть господня обрушится ярость на меня одного. Ибо знаю сурово и вижу из мглы, что забили другого в мои кандалы. Что другой неповинно принял пулю — моя была! — и травою полынной земля поросла. Сколько — много ли, мало проживу-простою? Смерть чужую душа принимала — как свою. ‹1973›
СУДЬБА
Он трагик, но позорища и срама изведал чад — привычна клоунада… «К чему тебе, неблагодарный, драма? — кричат ему. — Трагедии не надо!» Один летит сквозь время прямо к цели, другой, чуть жив, ползет в пыли, во прахе, но ведь не зря воскликнул древний эллин: «Не обогнать Ахиллу черепахи!» Тот в тень свою сойдет, скучая в блеске, — и назовут гиганта лилипутом, а этот с детства носит крыл обрезки, но их горбом считают почему-то! ‹1973›
ДМИТРО ПАВЛЫЧКО{156}
(Род. в 1929 г.)
С украинского
ВОСПОМИНАНИЕ
…Босым в то утро прибежал я в школу, Хватил мороз, тропу оледенив, И белокрылые роились пчелы, — Пришла зима с гуцульских бедных нив. Звенел звонок. По снегу необутым Я шел домой, унять не в силах дрожь. Казалось, шел я годы — не минуты, И каждый шаг был — как с ножа на нож. …Когда тот путь сегодня вспоминаю, Гуцульщина мне видится в былом, Что прямо к Сентябрю сквозь даль без края Идет в слезах по снегу босиком. ‹1950›
* * *
Зачем ты мной пренебрегаешь, На мой поклон не отвечаешь, Когда тебя встречаю я? Ведь если любишь ты другого И моего не слышишь слова, Признайся мне, любовь моя! Чтоб сердцу с горя не разбиться, Ему дам крылья голубицы, — Пускай взовьется в вышине. Оно с моим страданьем — знаю — К родному устремится краю, К моей карпатской стороне. За голубым далеким кряжем Все матери моей расскажет… Найдет такое зелье мать, Что быстро исцеляет рану… И больше я тебя не стану Ни в снах, ни наяву встречать. ‹1954›
* * *
Я от земли неотделим, — Пахал отец мой эту землю. Я силу от нее приемлю Поющим существом своим. Я рос в родимой стороне, Как в поле колосок зернистый, Могучий телом, духом чистый, — Ведь кровь земли моей во мне. Мое зерно — слова мои. Коль их возьмут на сев весенний, То ждут меня и воскресенье, И света вешние ручьи, И урожайной славы час. Но не хотел бы лучшей доли, Когда бы их на хлеб смололи Народу моему хоть раз. ‹1956›
* * *
Поэзия, назначено тебе Ответить сердца слабого мольбе, Подругой в трудной сделаться судьбе, Оружьем, побеждающим в борьбе. Отдать народу правду слов своих, Свет новых дней провидеть, славить их, Быть вдохновеньем в битвах трудовых, Хранить любовь и ненависть живых, А мертвых славу сквозь века нести. Ты ж в лавке, вижу, вся в пыли… Хотел к тебе я подойти И поклониться до земли. Но присмотрелся ближе я — Это не ты, лишь тень твоя! ‹1957›
* * *
Люблю я жизни быстрину, Что так стремительна, бурлива, И я не прячусь в глушь залива, Где сор и пена, ил по дну. На быстрине так трудно плавать — Волна бросает, сносит, рвет. Кто прозябает, не живет, Пускай глухую ищет заводь! Там на гнилом и вязком дне Жабье от страха замирает, А быстрина плоты качает, Форель играет в быстрине. Затем с годами мускул туже, Затем поет душа моя, Чтоб там, где побыстрей струя, Мне плыть, а не валяться в луже. Я славой век не обольщусь, И гниль мещанского болотца — Клянусь! — вовеки не коснется Моих светлейших, чистых чувств! ‹1960›
РАЗГОВОР С КАМЕНЯРОМ
Он в трещину глухой скалы гранитной Воткнул березовый засохший прутик И наказал до тех пор поливать, Пока не вырвется росток зеленый И не ухватится когтями почек За утреннее солнце деревцо… И, словно крошка соляного камня, Вода блестела у подножья кручи; Я посмотрел, и показалось мне: Слизать ту воду сможет и косуля. Да разве этот родничок способен На голых скалах возродить леса? Он угадал тотчас мои сомненья, Спросил меня, что вижу я в кринице. И я сказал, что вижу неба синь. Он улыбнулся мне: «Какого неба?» «Того, что здесь, над нами», — я ответил. «Нет, — крикнул он, — мы видим здесь надир! Не дар дождя — в гранитном блюдце влага, Здесь — посмотри! — земля насквозь пробита, Воды тут хватит целый мир залить! Тот родничок — поэта вдохновенье. За то, что ничего в нем не увидел, Ты в жилы камня кровь свою вольешь, И никогда об этом не узнают. Ведь не расскажет дерево немое, Чем век его питала глубь земли. Вот так и стих. Никто тебя не спросит, Из радужного света вдохновенья Или из тьмы твоей он крови рос!»