Приемник “Телефункен” и пара шелковых кусков, а еще перламутровый дамский пистолет и финка! Восторг. Кусочек шелковой тряпки был выделен нам и висел с внутренней стороны узкой дверцы платяного шкафа за стеклом: красный, с муаровыми разводами! “Телефункен” с выдвижным цифровым табло и единственной (как бы теперь сказали – “многофункциональной”) ручкой: шарнир, диск с насечками и зубчатое – под пальцы – колесико. С прекрасным зеленым глазком индикации. Финку он мне подарил! А я, боясь “изъятия” ее родителями, зарыл ее во дворе. Не то кто украл, не то сам место потерял – финка не нашлась. Любил Леля ходить “в форме”. Это было шикарно – светлые брюки, носки, туфли. Все это каждый день чистилось, стиралось, гладилось. Блеск! Орденов не носил, а по тогдашним меркам было у него их очень много. Три ордена Отечественной войны и какой-то чешский, я хорошо помню – это мне казалось основным. Войну он ненавидел и говорить о ней не хотел. После четырех лет в разведке он на все наши вопросы тогда ответил: “Ничего интересного нет и быть не может. Это война! Это только кровь и грязь”. Тогда эти редчайшие слова меня поразили, оттого и запомнились. А понял я их сильно позже. На Лелиных похоронах. Он и через сорок лет орденов почти не надевал. А Лельку послевоенного я хорошо помню, какой шорох он наводил на всех дам вокруг и как он любил и слушался сестру – мою маму. Потрясающий был мужик и гусар. И про войну все понимал.

Единственное огорчение – здесь лютует комар. Я вообще с ними не в ладах, а здесь они миллиардами, поэтому все мы ходим, вооруженные пучком веток, и непрерывно бьем себя по голове, шее и прочим уязвимым местам. А места здесь – изумительные. В 2-х километрах – лагерь пленных немцев. Первая наша встреча произошла на лесной дороге. Вдруг впереди показалась упряжка! Большая двуколка с дровами, а везут ее впряженные в нее 8 фрицев. Они приблизились, и я успел всмотреться в них. Мундиры потрепаны, на некоторых кресты (большая часть – офицеры). Рыжие, заросшие щетиной. Некоторые чуть не валятся с ног (работенка, конечно, трудная – везти надо 2–3 километра). А тут еще одолевает комар. Смотрят они в большинстве как побитые собаки. Вслед за первой упряжкой показались еще две. Около шел офицер-бригадир, тоже при крестах. Он, завидя нас, остановился шагах в десяти и, когда мы приблизились, вдруг угодливо поздоровался по-русски: “Здрастуйте”. Всех их конвоирует девушка с автоматом. Я их заснял (в лесу и на берегу, где они после доставки дров отдыхали).

Теперь еще один очень серьезный вопрос. Если до 15/vi от Соколовой ничего не будет, пошли телеграмму: Москва, площадь Журавлева, 6, Соколовой: “Жду вызова или официального подтверждения его отправления в адреса: ГОРОНО и личный. Ценципер”.

Кроме того, непременно свяжись на этих днях по телефону (Ласта, только это надо сделать обязательно) служебному с Соколовой, в случае ее отсутствия – с инспектором по кадрам (и она пусть передаст об этом звонке Соколовой). Соглашайся на любые варианты.

У нас все в порядке. Володик поправляется. Юра все экзамены сдает на “5”. Я сейчас усиленно занимаюсь огородом. К 1-му заканчиваем посадку картошки, всего засадили 15 соток. Чувствую я себя очень хорошо, ничего не болит, загорела.

В школе все в порядке. Испытания проходят хорошо, за исключением Ниночки, ученики которой “сыпятся”.

Ну, вот и все. Целовать и обнимать не хочу. Просто жму руку. Уважающая Вас, ваша с-а А. Л. У.

Посевная подходит к концу, как уже писала, урожай, по-видимому, будет хороший. Та картошка, из-за которой ты устроил такую бурю, уже взошла. Денег это стоило колоссальное количество (все, что было у папы), но надеемся, что это будет оправдано урожаем. Так хочется, чтобы наша жизнь в Москве началась без недостатков; как показал опыт нашей жизни – мы с тобой не принадлежим к тем людям, для которых рай и в шалаше. Я, конечно, устала, но чувствую себя неплохо – ничего не болит…

Ну, вот и все. Любить я тебя не люблю, скучать тоже не скучаю, целоваться тоже с тобой не хочу. Поэтому об этих сантиментах и писать нечего. Я думаю, что такие деловые письма от меня тебе больше нравятся.

До какого времени ты собираешься там пробыть? Из Москвы ничего нет – я Соколовой письмо написала.

У меня все очень хорошо.

Огорчают меня только глаза – пока еще нет заметного улучшения. С нетерпением жду от вас писем, но их нет.

В случае известий из Москвы (и вообще) посылайте “молнию”. Пошли, Ласочка, пожалуй, еще одну телеграмму в Москву.

Я очень краток, т. к. мне глазной врач запретил пока писать и читать.

Живем по-прежнему. Я целыми днями на огороде, папа мне помогает.

Картошка в этом году у нас исключительно хорошая, я думаю, что соберем не менее 2,5 тонн, из них 1 тонна пойдет на погашение долгов (семена и т. д. стоили много), и чистых останется 1,5 тонны. Ты пишешь: “поправляйся”, – к сожалению, пока только худею, т. к. время сейчас очень тяжелое, дома ничего нет, на рынке все дорого, денег мало, в магазине крупы не дают, сухой паек не получаю с 1/vi, т. к. его отменили, но теперь все это уж скоро будет позади, т. к. с 10/vii начнем копать картошку, а там и овощи подойдут. Но, несмотря на то, что работаю очень много и питание недостаточное, чувствую я себя в этом году очень бодро, хорошо, настроение хорошее, мечтаю о Москве, об отдыхе, о беззаботной жизни, а после отдыха и поправки буду обязательно учиться, ведь дети у нас уже большие и это будет легче. Как хочется мне хорошо, легко пожить.

Теперь о Москве. Вопрос этот меня беспокоит не меньше твоего. Кроме письма и телеграммы я послала еще одно письмо, но на все это я ответа не получила. На днях говорила по телефону (через переговорную в Казани), очень плохо слышно было, Соколовой не было, говорила с зав. кадрами, она сказала: вызов оформляется, к началу учебного года получите. По телефону я звонить больше не буду, ты приедешь и сам позвонишь.