Немного рисуясь, часто употребляли немецкие слова: «У меня завтра термин у косметолога», «Решили с мужем купить вонунг»…

Я долго думал, почему они это делают? Потом меня осенило, это наверное потому, что большинство «наших» людей в Германии, одинаково плохо говорят на обеих языках.

Потом они осмотрелись, привыкли. Построили себе дома. Стали покупать не подержанные, а новые автомобили. В семьях появился долгожданный достаток.

По вечерам говорили друг другу:

–К морю хочется. Может в Турцию поехать? Или Италию? Нет, там мы уже были. Поедем на Ибицу!

Творческая интеллигенция, особенно те, кто состоял в СССР во всевозможных творческих союзах, а также парткомах, профкомах, преподавал на кафедрах, реально ничего не создававшие, но с претензией на избранность и гениальность, сразу же почувствовали непреодолимое влечение к общественной и литературной работе.

В неограниченном количестве стали создаваться писательские Союзы и российско-немецкие интеграционные общества. Писались статьи в русскоязычные газеты, как две капли воды похожие на их «родные районки», но выходящие не чаще раза в месяц. Ещё безработные представители интеллигенции повадились выступать с проповедями и обращениями, призывами и подобной ерундой.

* * *

О себе

Я, выходец из простой семьи депортированных поволжских немцев. Родился морозным декабрьским утром 1961 года, в унылом и сером посёлке городского типа, расположенным под Новосибирском.

Моя малая родина тех лет, это полузавалившиеся и ветхие деревянные строения, похожие на крестьянские избы. Немощёные и не асфальтированные улицы, весной и осенью утопающие в грязи, а зимой засыпанные снегом.

Это был самый заурядный и обычный сибирский посёлок, где все мужчины делились на две категории: те, что постарше- воевали, те, что помоложе- сидели. Некоторые успевали и то, и другое.

Там жили потомки раскулаченных и высланных мужиков, а также те, кто освобождался из многочисленных лагерей.

Бывшие враги народа, фронтовики, побывшие в плену, власовцы и самые обыкновенные уголовники. Сосланные немцы и финны, бандеровцы, казаки и крымские татары. Все, кто привык с детства отчаянно бороться за своё существование.

Часть населения посёлка уже отсидела, другая часть готовилась сесть и потому, в самом большом авторитете у нас были личности, конфликтующие с законом.

Место моего рождения на полном основании можно было назвать посёлком лагерного типа.

Мама и папа были работяги, отец- плотник, мама- штукатур. Они вкалывали! Верили, что скоро станет лучше! Первую рюмку за праздничным столом поднимали за то, чтобы не было войны!

Лучшими праздниками были те, что в ноябре и мае. Их ждали, как сейчас ждут Новый год!

А детвору воспитывала улица.

Улица жила по понятиям. Лагерную феню знали все. Безрукие и безногие фронтовики, ветераны войск ОГПУ- НКВД -МВД и пенсионеры союзного значения.

Даже продавщицы в продмаге и поселковые собаки, крутящиеся у пивных точек и винных магазинов, понимали, о чём говорят субъекты с лагерными манерами и приблатненной речью.

Поселковая шпана начинала курить с десяти лет, пить вино с двенадцати. С четырнадцати носили ножи и самодельные «мелкашечные» пистолеты. Шпану сажали. Но её ряды не редели. На смену мотающим срок, приходили их младшие братья.

Незначительный процент составляла поселковая интеллигенция - учителя, врачи, местный участковый, секретарши суда. Это была местная аристократия.

Я не был выдающейся личностью. Не писал стихов. Не играл на скрипке. Не мучил кошек. Не отрывал лапки лягушкам.

Я рос вполне обычным молодым человеком. Не хорошим и не плохим. В меру выпивал. В меру хулиганил, часто дрался и периодически огорчал родителей. А ещё я обладал авантюрным характером и очень любил читать. Набор таких черт часто приводит к тюрьме. Я же попал в армию.

Не скажу, что мне повезло. Иногда тюрьма делает из человека личность, а вот армия – ломает. Но служить мне настолько понравилось, что после армии я закончил ещё и военное училище МВД СССР.

* * *

Карл Бетц, родной брат моей матери уехал в Германию в первой половине семидесятых, когда из СССР немцев практически не выпускали.

Перед этим он отсидел пятнадцать суток за то, что прорвался на Красную площадь с плакатом «Наш дом Германия. Отпустите нас домой».

В музыкальной школе города Фрунзе, где он работал, его тут же заклеймили как изменника, переметнувшегося на сторону врага.

В те дни мама сожгла в печке все его письма и даже открытки. Примерно через год уехал дядя Рубин, второй мамин брат. Я тогда о переезде в Германию не думал, наверное потому что был слишком мал. Я мечтал стать офицером, чтобы защищать Родину. Совершить подвиг, чтобы весь советский народ, полноправной частью которого я хотел стать, гордился мной.