– Лариса Юрьевна, не надо…

– Говорят, чем раньше начнут искать, тем больше шансов! – перебила и зачастила женщина, вцепившись в Никину руку. Ее ногти больно царапали, но хватка была такой крепкой, а сама Липатова такой огорченной, что Ника решила потерпеть. Гораздо важнее было все-таки сказать правду. Но Липатова не давала вставить и слова: – Конечно, мне наверняка скажут, что он взрослый мужчина и мало ли что бывает. Но я-то его знаю. Много лет. У него был сложный период, но все это давно в прошлом, он справился. И… сейчас не то время, не та ситуация. Все по-другому. Я чувствую, что-то случилось. Не мог он просто так… У него и друзей-то нет. Все, с кем он общается, служат у нас. Сложно с кем-то поддерживать отношения, когда здесь днюешь и ночуешь. Мы же все как одна семья, никого больше-то у нас и нет… Нет, есть еще Свердловы, но у них он не появлялся, я звонила, понимаешь? Миша говорит, не знает, где он. Вчера на репетиции я его видела в последний раз, и… Такого никогда не было! Нет, было, конечно, он уходил, но это было в то время. И телефон у него вне зоны доступа…

– Не надо его искать. Он у своей… поклонницы. У Кати! – уф, наконец-то сказала.

Два разных человека. Еще секунду назад Ника могла бы поклясться, что только что познакомилась с настоящей Ларисой Липатовой-Стародумовой, а теперь перед ней оказалась худрук Липатова. Привычная. На лицо легла маска надменности, как оттиск монаршего профиля на монету, лоб разгладился, под кожей впалых щек прокатились желваки. Липатова медленно выпустила Никину ладонь и откинулась на спинку кресла. Подумала и положила руки на подлокотники. Девушке показалось, что этим подлокотникам явно не хватает львиных голов, выполненных из дерева какой-нибудь ценной породы. И почувствовала себя обязанной доложить:

– Вчера они были тут вместе. Точнее, Борис пришел…

– Уволь от подробностей, – Липатова повела плечом. – Не хочу ничего знать. Ты можешь просто… привести его сюда?

Он ночевал у Катеньки и, судя по виду и запаху, уже опохмелился пивом. После телефонного звонка Ника вышла выглядывать Стародумова на крыльцо театра, как будто могла этим ускорить его приход или просто побаивалась оставаться наедине с начальницей, так что явление актера заставило ее вздохнуть с явным облегчением. Но чего она не смогла понять, так это то, каким образом она очутилась вместе с ним в пещере дракона. И почему не осталась за дверью, в благословенном и безопасном театральном коридоре.

Они втроем не проронили ни слова. Липатова лишь окинула мужа долгим взглядом, по-режиссерски подмечая детали. И угрожающе двинулась на него. Ника отдала должное Стародумову: тот не выказал никакого трепета, даже когда супруга подошла совсем близко. Она казалась выше ростом, надвигаясь словно хищник со вставшей дыбом шерстью, чтобы выглядеть объемнее и самим видом вселять ужас во врага. Почуяв перегар, ноздри ее затрепетали.

– Опять забухал? – Тон на удивление будничный, но никого не обмануть. – Ай, молодца. Доволен собой, орел?

Ника сообразила, что ее не должно здесь быть. И шагнула к двери.

– Стоять, – негромко и непререкаемо приказала Липатова. И повернулась к мужу:

– Значит, зрители… Овация… Хочешь зрителей? А вот будут тебе зрители. Давай, играй на публику, позорься! Меня позорь, – Липатова в два шага достигла двери и, решительно провернув в замке ключ, сунула его в карман кардигана. Ника, обдумывавшая план бегства, обомлела. Пути к отступлению отрезаны, тем более что Липатова тут же перестала обращать на несчастную внимание.

Кажется, супруги припомнили друг другу все, что накопилось за долгую совместную жизнь. Ника предпочла бы не знать всего этого: как Липатова лечила мужа, знаменитого в прошлом киноактера, от запойного пьянства, из-за которого оборвалась его кинокарьера, как Стародумов закрывал глаза на ее измены и как Липатова ревновала его к поклонницам – если посудить, небезосновательно; как Стародумов тяготился тем, что вынужден находиться в тени авторитарной жены-режиссера, вместо того чтобы почивать на лаврах.

– Кто, я тиран? Грамотей выискался. Да ты меня в грош не ставишь! – кричала ему жена, не замечая, что даже фразу они выбирают одну и ту же, чтобы выразить взаимное пренебрежение.

– А ты ставишь? Ты взяла кредит, нашу квартиру заложила! А меня спросить ты не догадалась?

– Ты был слишком занят со своей девкой… Как ее, Катя? А я спасаю наши задницы! Потому что из нас двоих хотя бы кому-то надо соображать башкой.

– Башкой? А сама-то? Да тебя Мечников заколдовал! – не унимался Стародумов. – Ты с рук у него скоро есть будешь.

– И буду! Он сделал все, чтобы мы удержались на плаву. Деньги, связи! Он считает нам бухгалтерию, таскает реквизит, вкалывает до седьмого пота, он всегда знает, что делать, когда ничего сделать уже нельзя. Потому что ему в отличие от тебя не все равно! Он искренне болеет за мое дело. А ты таскаешься по бабам! – Липатова ткнула Борису в солнечное сплетение пальцем.

– По бабам? Да у меня никого, кроме тебя, за все эти годы не было! Таскаюсь, как же…

Но она не слышала:

– Этот спектакль станет прорывом! Открытием! Откровением!. Мы перепрыгнем сразу в дамки, дубина ты стоеросовая! С нами станут считаться.