Мечом рассекает дитя-богатырь...

Есть черные дни — перелет воронят,

То Бог за шитьем оглянулся назад —

И в душу народа вонзилась игла...

Нас манят в зенит городов купола,

В коврижных поморьях звенящий баркас

Сулится отплыть в горностаевый сказ,

И нож семьянина, ковригу деля,

Как вал ударяет о грудь корабля.

Ломоть черносошный — то парус, то руль,

Но зубы, как чайки у Стёп и Акуль —

Слетятся к обломкам и правят пиры...

Мы сеем и жнем до урочной поры,

Пока не привел к пестрядным берегам

Крылатых баркасов нетленный Адам.

Между 1916 и 191

8255

Потные, предпахотные думы

На задворках бродят, гомонят...

Ввечеру застольный, щаный сад

Множит сны — берестяные шумы.

Завтра вёдро... Солнышко впряглось

В золотую жертвенную соху.

За оконцем гряд парному вздоху

Вторит темень — пегоухий лось.

Господи, хоть раз бы довелось

Видеть лик твой, а не звездный коготь!

Мировое сердце — черный деготь

С каплей устьями слилось. —

И глядеться в океан алмазный

Наша радость, крепость и покой.

Божью помощь в поле, за сохой

Нам вещает муж благообразный,

Он приходит с белых полудён,

Весь в очах, как луг в медовой кашке...

Привкус моря в пахотной рубашке,

И в лаптях мозольный пенный звон.

Щаный сад весь в гнездах дум грачиных,

Древо Зла лишь призрачно голо.

И, как ясно-задремавшее стекло,

Жизнь и Смерть на папертях овинных.

256

Пушистые горностаевые зимы,

И осени глубокие, как схима.

На полатях трезво уловимы

Звезд гармошки и полет серафима.

Он повадился телке недужной

Приносить на копыто пластырь —

Всей хлевушки поводырь и пастырь

В ризе непорочно-жемчужной.

Телка ж бурая, с добрым носом,

И с молочным, младенческим взором...

Кружит врачеватель альбатросом

Над избой, над лысым косогором.

В теле буйство вешних перелесков:

Под ногтями птахи гнезда вьют,

В алой пене от сердечных плесков

Осетры янтарные снуют.

И на пупе, как на гребне хаты,

Белый аист, словно в свитке пан.

На рубахе же оазисы-заплаты,

Где опальный финик и шафран,

Где араб в шатре чернотканом,

Русских звезд познав глубину,

Славит думой, говором гортанным,

Пестрядную, светлую страну.

Между 1917 и 1918

257

О ели, родимые ели, —

Раздумий и ран колыбели,

Пир брачный и памятник мой,

На вашей коре отпечатки,

От губ моих жизней зачатки,

Стихов недомысленный рой.

Вы грели меня и питали

И клятвой великой связали —

Любить Тишину-Богомать.

Я верен лесному обету,

Баюкаю сердце: не сетуй,

Что жизнь как болотная гать,

Что умерли юность и мама,

И ветер расхлябанной рамой,

Как гроб забивают, стучит,

Что скуден заплаканный ужин,

И стих мой под бурей простужен,

Как осенью листья ракит,—

В нем сизо-багряные жилки

Запекшейся крови,— подпилки

И критик ее не сотрут.