– Из прекрасной туманной Англии к нам на бал прибыла Белоснежка со своими друзьями-гномами!

Снова заиграла весёлая музыка. По сцене неуклюже запрыгала Яна Лисовенко в окружении девочек-третьеклашек. Вадим прыснул со смеху, наблюдая этот танец – двигаться Янка явно не умела.

– Лисовенко как корова на льду… Нашли Белоснежку…

– Надо было ей Герду играть. – Заметила я желчно. – Там, по-крайней мере танцевать не надо. Только в ящике сидеть.

– Ага, как же… Я бы одурел там с ней сидеть. Она бы собой всё пространство заняла, от меня бы, бедного, мокрое место осталось.

Голос Канарейки переполнялся презрением, граничившим с откровенной брезгливостью. Даже я неосознанно поёжилась.

– Чего она тебе плохого сделала, что ты так о ней говоришь?

– Ничего. Терпеть не могу жирных.

– Она что, виновата?

– А то нет. Ни одна уважающая себя девчонка не позволит себе быть такой. Всегда можно найти способ держать себя в форме. Спортом заняться, на диету сесть. Если девчонке лень это делать, значит, ей ровным счётом плевать на свою внешность. Да и вообще на всё плевать. От того они и безликие какие-то, серые. С ними даже разговариваться неприятно, не то, что остальное.

Что ж… В чём-то Вадим определенно прав. И тем не менее, его холодный цинизм уже в который раз скребнул мою душу грубой наждачкой. Безликие, серые…Гляньте на него…Кто дал тебе право навешивать на людей такие ярлыки, толком не разобравшись в их сущности? Или эта твоя хвалёная незаурядность ставит тебя на много ступеней выше других? Может, у тебя тайная мания величия, а, Вадичка?

Я критическим взглядом окинула свою фигуру под детским клетчатым платьицем и попыталась отыскать хоть какой-нибудь изъян. Слава богу, презрение этого «ценителя прекрасного» мне не угрожала. А почему, собственно, я так радуюсь? Какое мне, вообще, дело до Канарейки, до его пристрастий и привычек и до его отношения к окружающим людям?

На сцене было темно… Под слабым светом прожектора девочки в прозрачных воздушных накидках замораживали собравшихся на бал сказочных героев – бегали вокруг них, накидывали им на головы легкую белую материю. Вот музыка умолкла и все заколдованные, быстро вращаясь, оказались за кулисами. Половина с левой стороны, половина с правой. Я надеялась хотя бы на миг столкнуться с Виталиком перед тем как выйти на сцену, ради собственного спокойствия перекинуться с ним парой пустяковых фраз. Однако Виталик будто нарочно метнулся в противоположную сторону, за правую кулису, и почти сразу же после этого Татьяна Евгеньевна мягкой, прохладно ладонью подтолкнула меня и Вадима вперед, прошептав чуть слышно:

– Ваш выход, ребятки. Давайте, с богом…

Ничего не слыша, кроме стука собственного сердца, я ползла за Канарейкой почти наугад. Этот трюк был отрепетирован нами уже раз пятьдесят, наверное, и тем не менее сейчас я не соображала, что делать, полностью терялась, поэтому инстинктивно доверилась бесстрастному Вадиму, повторяя за ним все его действия. Я не видела, как он открыл боковую стенку ящика и как проник вовнутрь – мне навстречу протянулась только рука Вадима.

– Давай быстрее. – Услышала я его шёпот и, волнуясь всё больше и больше, забралась кое-как в тёмное, душное пространство нашего убежища. Осторожной быть не получилось – стремясь всё сделать вовремя, я споткнулась обо что-то под ногами и налетела прямо на Вадима. Он, видно, сидел на корточках, потому что под тяжестью моего, неожиданно свалившегося тела, тут же потерял равновесие и повалился вместе со мной на дальнюю стенку.

– Мамочка! – Только и успела взвизгнуть я в панике.

– Тихо ты! – В следующий же момент Канарейка крепко зажал мне рот…своими губами.

Яростная вспышка возмущения с моей стороны проявила себя одним резким рывком куда-то вбок. Она погасла мгновенно, как будто вилку кто-то выдернул из розетки и перекрыл доступ электричества к моему телу и разуму. Может быть, ничего подобного и не произошло бы с нами, но, упав на Вадима сверху, я нечаянно обе его руки прижала к стене, поэтому другого способа заставить меня замолчать он просто не нашел. Может быть так, а может быть, и нет. Во всяком случае, разбираться нарочно он это сделал или нет, смысла не имело. Инстинкт, как говорится, он и в Африке инстинкт, и чего можно ожидать от двух молодых, красивых, полных жизненных сил людей мужского и женского пола, помещенных в замкнутое пространство, да ещё в такой провоцирующей близости друг от друга?!

Спектакль шёл своим чередом. Голос Лены доносился до слуха как сквозь вату, я его почти не слышала, да и не могла слышать. В душном, тесном ящике близость Вадима просто сводила с ума. От него слегка пахло той же, уже знакомой мне туалетной водой. Я жадно вдыхала этот запах, чувствуя, как скользят по моему лицу быстрые, тёплые губы Канарейки. Рассуждая трезво, можно было ужаснуться всему происходящему здесь, ведь там, за этими толстыми стенками шёл спектакль, к которому мы так долго готовились! Но в те блаженные мгновения мне, что самое удивительное, абсолютно всё стало по барабану. Вадим целовал меня, и я отвечала на его поцелуи так же пылко и торопливо, словно боясь не успеть, опоздать куда-то, словно сама жизнь сейчас зависела от нашего минутного безумия, которому, казалось, не будет конца…

– Интер-ресно, кто поставил сюда этот ящик?..

В стенку что-то с силой стукнуло, оглушив меня, и я очнулась окончательно. Вадим стремительно подскочил, шибанув головой верхнюю крышку ящика. Ослеплённая ярким светом, я медленно поднялась вслед за ним. Всё было не так, как планировала Воронина, я это понимала. Во-первых, стучаться в ящик никто не был должен. По задумке мы с Канарейкой выскакивали наружу синхронно и быстро, как чёртики из табакерки. Это довольно забавно смотрелось со стороны и несло с собой элемент неожиданности. Теперь момент был упущен. Осознав это, я растерялась, беспомощно поглядела на Лену, стоявшую перед нами в заправской позе, уперев руки в бока. Она очень смешно смотрелась в образе Вороны – маленькая, щуплая, с чёрным пером в волосах, и я, может быть, улыбнулась бы сейчас, если бы не увидела в её глазах нечто ТАКОЕ, от чего меня вдруг бросило в жар. Забыв, кажется, весь свой текст, Лена переводила обалдевший взгляд с меня на Вадима и обратно, и я, сама не своя от предчувствия чего-то страшного, взглянула на Канарейку.