Сказать по совести, я уже сильно жалела о том, что пришла в эту мерзкую квартиру. Стоило бы сразу проявить характер и отговорить Виталика от его намерения. Может, он бы и послушался. Тогда. Сейчас ему вообще невозможно было что-либо втолковать и это, признаться, сильнее всего меня тревожило. Виталик категорически не хотел идти домой, где, по его понятиям, был ещё больший ад, чем здесь. Алкоголь расслабил его, раскрепостил и выхлестнул наружу всё, что копилось на душе долгое время. Если прежде Виталик не хотел жаловаться, то теперь его буквально прорвало.

– Я всегда…Всегда хотел понять…Что я делаю не так…Всю жизнь…- Язык у Виталика заплетался, голова клонилась на грудь. – Я уроки учил… Я не дрался…Ну…Старался не драться…И все, чтоб он пах…пахвалил…Зачем?.. Ему по фигу…Никогда хорошего не видит… А вот плохо-ое…Стоит только оступиться чуть-чуть… Всё-ё…Как будто нарочно ждёт… С-сука…Мать раньше времени в гроб вгонит… У неё же сердце…Гип..Гипер…Ги-пер-то-ния…

Мне захотелось заметить, что сам он сегодня шокирует Галину Петровну ничуть не меньше, но по привычке промолчала – какой смысл убеждать в чём-то пьяного? Кроме нас на кухне к тому времени почти никого не осталось. Почти, если не считать всё также мирно храпящего возле мусорки Санька. За окном темнело. Музыка больше не играла – кассета в магнитофоне кончилась, а переворачивать её было некому. Теперь тишину в квартире нарушала лишь периодическая возня в обеих комнатах, жужжание холодильника и монотонная болтовня Виталика. Я подозревала, что и он довольно скоро окажется в положении Санька – где-нибудь под столом у батареи, и мне, как ни крути, придётся его тут оставить. А ведь всей душой не хотелось. К тому же перед глазами навязчиво возникал образ несчастной, тучной Галины Петровны – с её кроткими голубыми глазами и маленьким трогательным ротиком. С её тяжелой одышкой и извиняющимся робким голоском. Интересно, знает ли она уже о том, что произошло дома в её отсутствие? Рассказал ли ей муж? Думаю, вряд ли. Они ведь почти не общаются друг с другом.

– Виталь…Пойдём уже отсюда…Мама будет волноваться…

Я осторожно тронула Виталика за плечо, но он пребывал сейчас где-то внутри себя, и голоса моего не услышал, равно как не почувствовал и прикосновения.

– Сволочи… О чём они думали?...Идиоты… - К кому это относилось – не понятно. – Пятнадцать лет вранья…Одно враньё…Как они им не захлебнутся?.. Болото…Грязь…Им нельзя было жениться…Даже из-за меня…Лучше бы аборт сделала…Не-ет…Благородство…Кому она нужно?...Я только мешал им… Всю жизнь…Я ему мешался…Как заноза…А я-то в чём виноват?!

Опять, как и тогда, на улице, он вошел в раж, и на этот раз, не сдержавшись, зарыдал в голос. Только теперь это были больше пьяные слёзы, которые я, даже приложив все усилия, не могла бы принять всерьёз, поэтому скорее машинально, нежели от души, в очередной раз погладила Виталика по плечу:

– Успокойся…Не надо…Всё хорошо…

Он не нуждался в моих утешениях. Единственной его подругой и спасительницей сейчас была водка. Только ей он радовался, ей, а не мне изливал душу, и соперничать с ней было просто бесполезно. Это всё равно, что бежать наперегонки со скоростным поездом. Утолив свое горе в слезах, Виталик снова начинал бормотать что-то бессвязное. Нет, смысл в его речах определённо какой-то содержался, вот только понять суть можно было лишь попытавшись соединить в одно целое обрывки его фраз, а это у меня не получалось, потому что добрую половину слов Виталик просто глотал, или же, грешным делом, просто забывал вставлять в предложения. В итоге, я и не стала разгадывать эти утомительные языковые ребусы. Я вообще сильно устала от всей окружающей меня сумрачной обстановки – от смога, от пьяных рож, периодически возникающих то тут, то там, от творящегося в двух шагах от меня разврата. Я даже до туалета не решалась дойти, слыша многозначительны ахи и выкрики. Чёрт побери, и что же я здесь делаю до сих пор?! Вот уже Виталик уронил голову на стол и засопел, уткнувшись лицом в руки. Представляю, как плохо ему будет завтра утром… И опять же, представляю теперешнее состояние Галины Петровны. Видела бы она сейчас своего обожаемого сынка в этом гадюшнике!

Я решительно встала из-за стола. Почти одновременно с этим моим действием на кухню с шумом ввалились Генка и Викинг – оба, естественно, пьяные и практически голые. Потрясающая картинка, прямо хоть сейчас в психушку… Я больше ни минуты не могла тут оставаться.

– О-у-у! – Восторженно взвыл белобрысый Викинг, имени которого я даже не знала. – А мы про них забыли совсем! А они тут!

– Ксюха! – Ковальчук двинулся ко мне с распростёртыми объятиями. – Чё ты этого придурка пасешь, а?! Пошли, порезвимся!

– Иди ты…! – Матерное ругательство вырвалось у меня непроизвольно, и я, с силой отпихнув в стороны обоих дебилов, вышла наконец из кухни. Всё! С меня хватит! Ещё немного – и я просто свихнусь в этом сарае!

Очутившись в прихожей, я с трудом откопала среди чужих вещей на вешалках свою куртку. С досадой обнаружила, что на одном из полуботинков почти полностью развязался шнурок. Господи, и какой извращенец их вообще придумал?! Я так торопилась, что никак не могла правильно сделать бантик, словно в один миг разучилась шнуровать. На моё счастье в квартире было очень тихо. Визги прекратились – наверное, участники спортивных состязаний всё-таки выбились из сил и теперь, подобно Виталику, мирно дрыхли кто где попало.

Виталик…Мысль о нем снова заставила меня ощутить укол совести, и я в который раз запуталась в шнурке. Должна ли я оставлять его одного? По человечески ли это?.. Хотя…С другой стороны, он тоже поступил по-свински: привёл меня в этот бордель, напился в стельку и отключился. Делай что хочешь, Ксюшенька, отдыхай… А ведь меня тут вполне реально могли и оскорбить, и обидеть не по-детски. Так в чём же я виновата?

Возбужденные голоса за дверью одной из комнат неожиданно отвлекли меня от нравственных терзаний. До слуха ясно и отчетливо донеслось слово «Канарейка».

– Не, Толян, ты толком мне объясни, в чём проблема?

– Да я тебе уже полчаса одно и тоже впариваю, чё ты не врубишься никак?

– Значит, выгнал, говоришь?

– Выгнал! Если бы только выгнал! Ему ж еще и повыё…ваться нужно, чтобы показать всем, какой он крутой! Подзывает к себе, сука, и со всего маху – по е…алу мне…Я спиной об «ракушку» ё…нулся, а он подходит – и под дых мне кулаком. Прямо при всех… «Ты, - орёт, - мудак! Из-за тебя мы все теперь в дерьме!»

– А ты ему двинуть не мог? Я ж его помню… Он же против тебя слизняк мелкий.