– Скоро!

В последнее время я слишком часто стала врать. Знала бы мама, что я сегодня и курить пыталась научиться.

Швырнув пакет с учебниками в комнату на диван, я почти бегом вылетела из квартиры. Свобода! Чудесная, сладкая свобода! Мне хотелось смеяться от счастья. Впереди был день, полный впечатлений, и я стремилась к нему навстречу без оглядки назад. Всё было интересно, обо всём хотелось знать – я заваливала Вадима шквалом вопросов, и он охотно удовлетворял моё любопытство.

– Слушай, а гуляет Ника тоже только с тобой?

– Нет, слава тебе господи. Когда приспичит, она уже особо не разбирается, кто её на улицу выпустит. Но днём у нас, как правило, никого дома не бывает.

– У вас такая семья большая. Дружно живёте?

– А то как же! С Варькой иногда только собачимся, с Никиткой бывает. Но это естественно, по-моему. Братья и сёстры во все времена чего-то поделить не могут.

– Не знаю-не знаю. Я в семье одна-одинёшенька. Брат есть, правда, двоюродный, во Владимире живёт. Представляешь, женился неудачно в прошлом году. Тётя моя, мамина сестра, с невесткой кухню делить отказалась, пришлось им квартиру трёхкомнатную разменивать.

– Фигня какая. Послала бы тётя твоя их подальше, пусть частную снимают.

– Дорого частную снимать.

– Кого это мучает? Где твой брат работает?

– В автосервисе.

– И что, мало получает? Ни за что не поверю.

– Да нет, получает нормально. Но у них ребёнок скоро будет, на него тоже много денег нужно.

– Ребёнок? Чего-то быстро они сообразили.

– Получилось так.

– Да ну! Что значит – получилось? У меня, например, не получается, если я не хочу.

Мне стало смешно: вот же как выходит – в свои двадцать четыре года мой двоюродный брат Серёжка, оказывается, не набрался и половины того опыта по части половой жизни, которым обладал пятнадцатилетний Вадим Канаренко. Совсем не удивительно: Серёжка, насколько мне помнится, до женитьбы с девчонками и не гулял вовсе, оттого-то и влип сходу как муха в паутину. А Вадик Канаренко хоть и молодой, да ранний, зато его на мякине не проведёшь (в смысле – ребёнком не захомутаешь!) И, тем не менее, мне о многом захотелось узнать подробней.

– Ну а, допустим, получилось? – Предположила я, поразмыслив. – Представь себе. Что бы тогда делал?

– Я? – Переспросил Канарейка и впервые за всё время нашего разговора задумался. Правда, ненадолго – только на миг. – Не понимаю…Я-то чего должен делать?

Что ж, так я и предполагала. Опять стало неприятно, но я попыталась этого не показать.

– Значит, ничего бы не сделал?

– Нет, ну а что я, жениться сразу должен? – Вадим был совершенно искренне возмущён. – Ты посмотри на меня. Какой я муж? Да я вообще жениться никогда не собираюсь.

– Серьёзно? – Изумилась я.

– Абсолютно. – Вадим действительно посмотрел на меня безо всякой иронии. – Мне и так неплохо живётся.

– По-моему, тебе сейчас просто рано об этом говорить.

– Господи, да какая разница – рано или поздно? Думаешь, через десять лет я стану другим?

Я в свою очередь взглянула на Канарейку, напрягая воображение, попыталась представить его в возрасте двадцати пяти лет. Нет, он, и правда, вряд ли изменится. Его внешность станет ещё более совершенна с годами, а характер – более круче. Он и сейчас превосходно знает себе цену – красивый, холёный мальчик, обожаемый всеми баловень судьбы. Он самоуверен и полон амбиций. Он слишком высоко ценит свою свободу и никогда в жизни от неё не откажется.

Вадим повёл Нику домой, а я, стоя возле подъезда, всё ещё размышляла о странностях человеческой натуры и никак не могла разобраться: какой же он, Канарейка? Хороший или плохой? Безусловно, что-то стоящее и даже отчасти благородное в нём есть…Но держаться от его чар надо подальше – он не из тех, кого можно привязать к себе. Девушку, имеющую несчастье от него забеременеть, Вадим едва ли станет жалеть – он просто перешагнёт через неё и равнодушно пойдёт себе дальше. Он не нуждается в постоянстве, он без ума от своей собаки, а мы, девушки, и весь наш женский род являемся для Вадима Канаренко всего лишь средством удовлетворения его рано проснувшейся мужской потребности. Конечно, не мне его судить. Я, во всяком случае, смотрю на вещи трезво, и влюбиться в Канарейку никогда себе не позволю. Следовательно – и бояться мне нечего.

Вернулся Вадим чуть позже, чем обещал.

– Прикинь, - сообщил он мне весело, - пока мы с тобой ходили, там полный дом народа собрался. За столом сидят, обедают – только ложки звенят. Насилу вырвался.

– У меня почти та же самая история. – Улыбнулась я. – Маме пришлось с три короба наврать для того, чтобы из дома смотаться без обеда.

И снова мы торопливо шли по бесконечно длинной дороге – скользкой, заледеневшей, морозной. Воздух пах свежим холодом, и его хотелось вдыхать полной грудью, рискуя простудить горло. Солнце светило прямо в глаза, я щурилась, но с огромным удовольствием подставляла лицо под лучи. Они, конечно, нисколько не согревали меня, но чувствовать на коже их ласковое касание всё равно было приятно.