Время протекало спокойно и безмятежно. Разговоры наши больше не носили опасного характера – текли по мирному руслу. В конце концов, нашей с Виталиком целью было развлекать больного товарища, а не вести с ним бесконечные дискуссии. Душой и телом мы просто отдыхали сейчас от всего: от родительских лекций, от утомительно длинных уроков в школе и от всей мирской суеты в целом. Вадим умел поднимать настроение – получалось у него это легко и ненавязчиво. Он постоянно о чём-то рассказывал, причём делал это очень увлекательно, в лицах изображая то одного, то другого. Слушать Канарейку можно было бесконечно.

Около часа дня пришла врач. Пока она осматривала Вадима, мы с Виталиком, проявив деликатность, вышли в другую комнату. Это была гостиная и, насколько я успела заметить, спальня родителей. Обои здесь были шикарные – коричневые с золотом. На окнах висели такого же цвета тяжёлые шторы. Мягкая мебель: большой диван и два широких кресла были застелены пушистыми меховыми покрывалами, а вот стенка оказалась обычной – такой же, как у нас. На ней стояла хрустальная посуда, книги и даже фотографии детей – красивые, глянцевые, цветные, все в изящных резных рамках. Вадим в чёрной косухе на голое тело получился отменно! От одного только взгляда на этот снимок у меня рот слюной заполнился сразу. Это была готовая обложка модного журнала, и парень этот, казалось, являлся профессиональным манекенщиком.

Не меньшей фотогеничностью обладала и Варя. Лицо её, запечатлённое на снимке, ласкало взор, смотреть на него тоже можно было бесконечно. Этакая русская красавица. Или русалка, чудом принявшая человеческий облик…Снова сердце моё кольнула чёрная зависть к Варвариной красоте, и я переместила взгляд на фотографию Никиты. Вот кого я видела впервые! Миловидный, круглолицый мальчишка с забавными веснушками на носу. Трудно определить, на кого он похож – в нём смешались черты сразу обоих родителей, и они ещё не совсем сформировались для того, чтобы можно было представить Никиту взрослым.

В комнате Вадима врач провела минут десять – не больше. Проводив ее и закрыв дверь, мы вернулись к больному.

– Ну чего?

Канарейка указал на квадратный листок бумаги, сиротливо примостившийся с краю кровати.

– Чего это?

– Направление на УЗИ почек.

– Всё так серьёзно?

– Да пошла она. – Вадим скомкал листок в ладони и кинул за спину. – Больше мне делать нечего, только по больницам мотаться. С детства ненавижу больницы, один запах лекарственный с ума уже сводит!

– А если всё правда серьёзно, Вадь? – Виталик проводил взглядом летящий комок бумажки с откровенным сожалением.

– Да ну. Пройдёт. На мне как на собаке всё заживает! Вот сейчас даже уже лучше гораздо.

– В школу-то завтра сможешь дойти?

– Разумеется. Я тут одурею в четырёх стенах больше суток находиться.

О том, что мне пора домой, я вспомнила только в половине третьего, когда очередную нашу оживлённую беседу прервал звонок в дверь. Это вернулась из школы Варя, а вместе с ней и целая толпа ребят, явившихся навестить Канарейку. Тут были в сборе почти все участники вчерашнего побоища, а так же Маринка Фадеева и ещё две незнакомые мне девчонки – вероятно, такие же любительницы закрываться в физкультурной раздевалке. Организованным стадом они вошли, заполонив собой всю квартиру, и я вдруг самой себе показалась тут лишней.

– Вы чего в школе не были? – Сходу обратился ко мне и Виталику Миша Раскопин. – Марго рвёт и мечет, нас всех сегодня к себе вызывала. Ей из милиции вчера позвонили и обо всём доложили, прикиньте? Криков было, воплей. Ещё до вас троих она не добралась.

– Успеет. – Подавленно отметил Виталик. Он тоже знал, что мне пора уходить, пока ещё есть время, и это ощутимо отражалось на его настроении. На прощание Вадим не забыл напомнить нам, что отношения с моей мамой он непременно наладит, как только оклемается от синяков. Это немного утешало. Немного…

По ступенькам мы спускались медленно, как заторможенные роботы. Я даже успела хорошенько изучить все надписи на стенах, мимо которых пролетела бегом сегодня с утра. ВАДИК…ВАДИЧКА…КАНАРЕЕЧКА…ВАДЮША… Ах, девочки-девочки…Что же вы так головы-то теряете, унижаетесь так, нервы смолоду не бережёте? Неужели не понимаете: это – не способ привлечь к себе внимание кумира, а наоборот лишний ему повод вознестись ещё выше и стать ещё более недосягаемым для вас. ВАДИК…ВАДИЧКА…ВАДЮША…Не растрогаете вы его этой лаской, потому что пресыщен он вашей коллективной любовью и не ценит её нисколько. Почему я это понимаю, а вы нет? Я же ни чем от вас не отличаюсь. Такая же девчонка, с такими же, свойственными всем вам слабостями и влечениями. Я тоже неравнодушна к Вадиму Канаренко и при желании могла бы обойти Маринку Фадееву. Но не хочу….Боюсь потом остаться у разбитого корыта. Пусть уж лучше Канарейка на всю жизнь останется моим хорошим другом, я буду просто любоваться им со стороны, как люди, бывает, любуются качественным полотном художника или драгоценным камнем в золотой оправе. Так я не рискую в один прекрасный день разбить своё сердце вдребезги. И потом, девочки, неужели нет на свете других ребят? Добрых, хороших и симпатичных, которые верят в любовь, умеют любить и хотят быть любимыми? Оглянитесь вокруг себя, может, кому-то вы нужны больше, чем этому избалованному плейбою?

Слава богу, мне не нужно было оглядываться. Самый лучший парень на свете шёл сейчас рядом! Он искренне грустил, мой нежный рыцарь, потому что по-настоящему нуждался во мне. Я знала это, я верила ему больше, чем самой себе. А ведь нет ничего замечательней, чем иметь около себя человека, которому можешь, не задумываясь, доверить жизнь.

Мы так и не вышли из подъезда – словно по какому-то молчаливому согласию одновременно остановились возле почтовых ящиков. Неведомая сила толкнула меня вперёд, и я бросилась на шею Виталику. Он будто ждал этого, сразу же обнял, крепко прижал к себе и принялся целовать – быстро, смешно и неумело, будто пытался перевыполнить норму на те несколько дней, что мы проведём не вместе.