– Я люблю тебя, Ксюшка…Я люблю тебя…

Это был ответ на моё вчерашнее признание. Вовсе не обязательно мне было слышать его вслух – и там, в милиции, и сейчас я всё читала по глазам Виталика. Поэтому нисколько не удивилась его словам, вырвавшимся невольно в порыве страсти. Интересно, а каким порывом руководствовалась вчера я? В той ситуации мне явно было не до страсти. Тогда почему? Почему я первая призналась Виталику в любви, которой, честно говоря, не чувствовала?.. Нет, он замечательный парень! Мне нравится его открытое лицо, его добрые глаза и милая улыбка. Мне приятны его поцелуи и объятия…Но это, по-моему, называется обычной физиологией. Это такой закон противоположностей, как поют «Иванушки-интернешнл». По крайней мере, ничего необычного со мной в данный момент не происходило – я не билась в любовной горячке, не падала в обморок от счастья. Я ПРОСТО целовалась – мне это доставляло чисто физическое удовольствие. Так же, например, я бы ела мороженое или купалась в бассейне. Может, со мной не всё в порядке? Может быть, я бесчувственная кукла и мне всё равно – с кем целоваться, был бы парень внешне приятным? Господи, так чем же я тогда отличаюсь от Канарейки?! Мы с ним, выходит, идеальная пара. Оба циники и эгоисты. Правда, смягчающим обстоятельством на высшем суде нам с Вадимом мог послужить наш возраст. Какие, к чёрту, глубокие чувства могут возникать в пятнадцать лет?! Но стоп… А Сева Пономарёв? Что им двигало, когда он приходил к Варе, рискуя здоровьем, а может даже и жизнью?.. Физиология?.. А Виталик, взявший на себя мою вину? Ради чего он добровольно подверг себя наказанию? Ради чего терпел побои отца? Это тоже влечение противоположностей?! Нет, нет, нет…Голова у меня шла кругом…Я чувствовала себя убогой, неполноценной, будто какой-то важной части тела мне природа не дала. Почему они любят, а я нет?! Им тоже по пятнадцать, что же получается, они повзрослели, а я нет? Но ведь девушки всегда созревают раньше! СОЗРЕВАЮТ… В том-то и дело, что именно созревают. Телом. Но не всегда сердцем. И чья же вина, если Виталик созрел сердцем, а я нет? Никто не виноват. Оставалось только надеяться, что время всё расставит по своим местам и когда-нибудь уравняет нас. Потому что парня лучшего, чем Виталик, судьба мне вряд ли пошлёт. Она и так слишком щедро меня наградила. Бери и пользуйся. От добра добра не ищут. Спасибо. Я поняла. И рыпаться не буду.

23

Домой я на этот раз возвращалась одна. В целях конспирации Виталик проводил меня только до половины пути, и там мы расстались.

– До завтра. – Виталик жадно, словно в последний раз, смотрел мне в глаза и никак не мог оторваться. Я погладила ладонью его щёку – гладкую и холодную от мороза.

– До завтра. Я буду скучать.

– Я тоже. Чего делать дома будешь?

– Не знаю. Кассету послушаю. Книжку почитаю.

– Любишь читать? – Виталик явно тянул время.

– Нет, не очень. Но чем-то надо заняться.

– Понятно.

Он вздохнул, поглядел себе под ноги.

– А ты куда сейчас?

– Не знаю. К Вадьке, наверное, вернусь. Не дома же сидеть.

– Понятно.

Так мы и стояли, перебрасываясь ничего не значащими репликами, подавленные и грустные. В ушах свистел ветер, волосы путались, лезли в лицо. Я подозревала, что выгляжу не самым лучшим образом, однако Виталику сейчас, кажется, подобная ерунда была до лампочки.

– Я около восьми завтра выйду. Там же буду ждать.

– Хорошо.

– Пока.

– Пока…

Он смотрел мне вслед до тех пор, пока я не свернула к дому. Бедный Виталик…Сердце моё сжималось от жалости и умиления. Я была расстроена и благодаря этому имела очень кроткий вид, когда предстала пред мамины проницательные очи. Глядя на меня, она ничуть не усомнилась в том, что я вернулась из школы, только спросила настороженно:

– Видела дружков своих?

Я подавила вздох:

– Конечно, видела, мам. Я же с ними учусь.

Я была очень натурально подавлена, и допрашивать меня мама больше не стала. Вместо этого она велела мне быстро раздеваться, мыть руки и садиться обедать. Я вела себя тише воды, ниже травы, я тщательно мылила руки, я добросовестно хлебала борщ и вполголоса поддерживала разговор – придраться маме было не к чему

Оказавшись в своей комнате, я сразу же включила кассету Вадима и, упав на диван, уставилась в потолок. Вот и весь мой досуг на сегодняшний день…С ума можно сойти, до чего ты, Ксюшенька, докатилась…Такое даже в кошмарном сне не приснится. Лежу на диване, как тот Обломов Илья Ильич, и не знаю, чем заняться. Сделать что ли вид, что хоть уроки учу?...Однако, упав на диван, вставать с него почему-то отчаянно не хотелось и я продолжала лежать. Лень было даже немножко убавить звук у магнитофона, хотя надо бы…Вот уже, кажется, мама идёт ко мне в комнату…

Дверь действительно открылась. Застыв на пороге, мама недоумённо смотрела на магнитофон, будто видела его впервые.

– Что это играет? Радио или кассета?

– Кассета. – Я приподнялась на локте в предчувствии чего-то важного. Под замечательный гитарный аккомпанемент Вадим пел медленную, лиричную песню, смутно знакомую мне по музыкальным программам в стиле ретро.

Зорька алая,

Зорька алая, губы алые,

А в глазах твоих,

А в глазах твои неба синь.

Ты, любовь моя,

Долгожданная,

Не покинь меня,

Не покинь меня,

Не покинь…

Откровенно говоря, я даже толком не знала, кто её поёт. Песня ассоциировалась в моей памяти с далёкими семидесятыми – тогда меня и в проекте ещё не было. В пору, когда эта песня была популярной, моя мама, наверное, даже в мыслях не имела замужество – была свободной и легкомысленной, как сейчас я. Не удивительно, что она так разволновалась, когда услышала эту импровизацию. Вопросы начались буквально после первого же куплета.

– Это ведь не Гнатюк поёт? – Мама уже полностью зашла в комнату и даже присела на край моего дивана, жадно прислушиваясь к песне, плавно льющейся из динамиков магнитофона.

– Нет. – Я тоже села, приготовившись давать объяснения. Мамин настрой мне понравился, это был хороший знак.

– Интересно…А кто же это?

– Это один парень из нашей школы. – Я пристально следила за маминой реакцией.

– Из какой школы? Из тверской или из этой, нынешней?

– Из этой. Помнишь, я на театральный вечер ходила? Так это там мне кассету дали послушать.