Шрифт:
Нет сомнения в том, что Державин, придерживавшийся консервативных взглядов, строго порицал содержание радищевской книги. Но честный и открытый, он никак не мог выступить в роли доносчика, которых так презирал сам. Столь же бездоказательно была приписана Державину язвительная эпиграмма на Радищева, когда Екатерина II заменила смертный приговор «русскому Мирабо» десятью годами ссылки в сибирский острог Илимск.
Ссылка эта означала пожизненное изгнание; закованный в кандалы Радищев был отправлен в Сибирь.
В 1792-м году настал черёд московского книгоиздателя, просветителя и масона Новикова. Он учредил типографскую компанию, соединил около себя любознательную молодёжь. Но в последние годы, вступив в ложу иллюминаторов, стал увлекаться мистикой, трудами Генриха Матадануса-теософа и других оккультистов, учивших общению с загробным миром и убеждавших о близости нового воплощения Христа, после того, как в XIII веке он уже якобы появился под именем Розенкранца [52] .
52
...о близости нового воплощения Христа, после того как в XIII веке он уже якобы появился под именем Розенкранца. — Розенкранц — легендарный основатель религиозно-мистического тайного общества розенкрейцеров, якобы живший в XIII—XIV или XIV—XV вв. Тайные общества розенкрейцеров возникли в Германии, России, Нидерландах и некоторых других странах в XVII — XVIII вв. Были близки к масонству. Имели эмблемой розу и крест.
Ложу розенкрейцеров открыл в России «масон строгого наблюдения» Шварц, в московском доме которого, близ Меньшиковой башни, была устроена тайная типография. Проходимец Шредер объявил себя «посвящённым» и установил связь с мистиками-авантюристами Сен-Жерменом и Калиостро [53] . Через архитектора Баженова делались попытки вовлечь в орден великого князя Павла Петровича. Мода на масонство давно уже захватила Москву. Теперь в «Дружеское учёное общество», основанное в 1781-м году Шварцем, вступили бояре Трубецкие, Куракин, Татищев, Тургенев, Лопухин, Черкасский, А. М. Кутузов. За тайные собрания членов общества прозвали в насмешку «мартынами», или «мартышками».
53
...с мистиками-авантюристами Сен-Жерменом и Калиостро. — Сен- Жермен, граф — великий международный авантюрист, живший в конце XVII — 2-й половине XVIII в. Появлялся под разными именами — князь Ракочи, генерал Салтыков, маркиз Монферат, граф Вельдон и других. Являлся фаворитом принца Гессенского (на руках которого и умер). Был принят при французском дворе. Известна история, когда Сен-Жермен получил от Людовика XV довольно крупный бриллиант, а вернул ему камень ещё большей ценности, чем снискал себе славу человека, владеющего философским камнем. Он был членом масонского ордена Строгого Послушания. Скорее всего, был французским шпионом.
Калиостро (1743—1795) — известный мистик и чародей-шарлатан, называвший себя разными именами. Настоящее его имя — Иосиф Бальзамо, а самое известное из вымышленных — граф Калиостро. Родился он в Палермо, воспитывался в монастыре, откуда бежал, преследуемый за воровство. Долго скитался по Египту и Европе, близко сошёлся с немецкими масонами, получил громадные средства от масонских лож и жил роскошно в Лондоне. Многие, глядя на его богатство, верили, что он владеет философским камнем. Он лечил больных, вызывал духов, преподавал магические науки и демонологию. В 1780 г. под именем графа Феникса прибыл в Петербург, близко сошёлся с И. П. Елагиным и князем Потёмкиным, но был вскоре удалён из Петербурга (за связь с женой последнего). Он жил в Париже, в Голландии и других странах, где продолжал свою авантюристическую деятельность; наконец в 1789 г. по доносу был заключён в крепость, в 1791 г. приговорён к смертной казни, которую ему заменили пожизненным заточением, и через 4 года умер.
Державин вспомнил, как в 1788-м году, будучи в Москве и ожидая решения сената о предании его суду, посетил он князя Трубецкого, и тот водил его в ложу.
Удачное время выбрал искуситель! Видя одну несправедливость и гонения, горько сетовал Державин на свою судьбу. Но внутренне оставался твёрд и в вере отцов поколеблен не был. Трубецкой начал издалека.
— Все люди равны! Всяк рождается для счастия!
— Хорошо и славно было бы всех уравнять! — отрывисто возразил Державин. — Да как, скажи, сие исполнить, ежели бог создал всех неравными. Возьми хоть тварей лесных. Одна пожирает другую, слабейшу...
— То твари, — снисходя, улыбнулся Трубецкой, — а в человека сошёл дух и чувство...
— Вот-вот! — подхватил Державин с такой же улыбкой. — Но оттого один человек ещё менее равен другому. Возьми хоть красоту. За что любят красивого? А ни за что — за красивые глаза. Вона Ланской наделён красотою, и толь щедро! Как его, не хуже, со мною уравнять?
— Ты, Гаврила Романович, уже подстарок...
— А был молод? Да как раз в его-то годы стоял я на часах в Петергофе, когда государыня наша отправилась в Питер для свершения известного отважного дела. И августейший взор небось не на мне остановился, а на Ланском! — Он улыбнулся снова. — Нет, князь, недаром греки говорили: «Счастлив, кто красив, потом — кто силён, а уж потом — кто умён...»
Воистину так! Люди созданы во всём не равно. Один удачлив, ему всю-то жизнь хабарит, другой — невезуха. Один пьёт, обжорствует, гуляет и живёт до восьми десятков; другой бережётся во всём и помирает, не добрав до тридцати. Где ж тут равенство? Один умён, другой глуп. Один одарён природою и богом талантами безмерно, другой — бездарь. Кто уравняет Ломоносова и пиита Петрова! Один рожденьем богат, другой беден. Сколько претерпел сам Державин из-за бедности своей! Не то ли богатство, что и красота, здоровье, талант? И кто осмелится судить, как надобно выравнять сию несправедливость? Или кликнуть нового Пугачёва? Счастие, кто родится богатым, красивым, знатным, умным, здоровым, — и каждое из сих качеств даётся природою...
— Но есть ещё счастие в умножении душевного богатства, в совершенствовании себя, в братстве и человеколюбии, — помолчав, сказал Трубецкой. — И это счастие наивысшее. Ему-то и посвящают себя масоны...
Державин пошёл в ложу для интереса. Не как обращаемый, а как сторонний соглядатай. Палата обита чёрным сукном, и по оному раскинуты на стенах белые цветы, словно звёзды. Посредине поставлен стол под чёрною же скатертью, а на нём — череп, и обнажённая шпага да заряженный пистолет. Трубецкой, как масон, достигший четвёртого градуса, носил особую ленту: красную, с зелёными каёмками, к которой привешен был знак, изображающий треугольник и циркуль. Такую же ленту надел давний знакомец Державина Херасков. Черной, с белыми каёмками лентой выделялся Шредер.
Начался обряд посвящения. Под руки ввели некоего московского дворянина, затем с завязанными глазами его троекратно водили круг стола, поднимали на «гору» — место, покрытое специальным ковром. Потом представили гранметру — Шредеру, который приложил к телу испытуемого Соломонову печать. После того новообращённый проколол себе грудь циркулем и сам стёр платком кровь, трижды поцеловал у гранметра левую ногу, и наконец был уверяем, что храм Соломонов есть святое таинство и защитник оного силою есть гранметр.