Наступило молчание. Нилепта взглянула на нас и поймала мой взгляд. Мне показалось, она хотела что-то сказать. С моего лица ее взгляд скользнул на медный пол, затем последовало едва заметное движение головы. Сначала я не понял, и она повторила. Нужно сойти с медного пола! Еще взгляд — и моя догадка перешла в уверенность: опасность таилась под медным полом! Не поворачивая головы, я шепотом велел сэру Генри и Умслопогасу подвинуться назад, медленно, шаг за шагом, пока мы не очутимся на мраморном полу.

Сэр Куртис передал мои слова капитану Гуду и Альфонсу. Мы начали медленно незаметно пятиться, так незаметно, что только Нилепта и Зорайя увидели это. Нилепта снова кивнула мне в знак одобрения. Глаза Эгона были в молитвенном экстазе обращены к алтарю, когда он внезапно поднял свои длинные руки и торжественным голосом запел гимн солнцу.

Это было воззвание к солнцу, и смысл его состоял в следующем:

Молчанием скованы недра глубокого мрака.

Только в небесном пространстве звезда говорит со звездой.

Земля скорбит и обливается слезами, усеянная звездами ночь обнимает ее, но не может утешить.

Она одевается в туман, словно траурное платье, и протягивает свои бледные руки к востоку.

Там, на далеком востоке, виднеется полоска света; земля смотрит туда, с надеждой воздевая руки.

Тогда ангелы слетаются из священного места, о солнце, и разгоняют темноту своими огненными мечами.

Луна бледнеет, как лицо умирающего человека.

Ты, о солнце светлое, появляешься во всей славе твоей!

О ты, лучезарное солнце, одетое в огненную мантию!

Ты шествуешь по небу в своей огненной колеснице!

Земля — твоя невеста. Ты возьмешь ее в свои объятия, и она родит тебе детей. Ты любишь ее, она принадлежит тебе!

Ты — отец мира, источник света, о солнце!

Твои дети протягивают к тебе руки и греются в лучах твоих!

Старики тянутся к тебе и вспоминают былую силу и удаль!

Только смерть забывает о тебе, лучезарное солнце!

Когда ты гневаешься, ты прячешь лик свой от нас.

Темная завеса облаков скрывает тебя, земля дрожит от холода, и небеса плачут. Плачут под ударами зловещего грома, и слезы их дождем падают на землю.

Небеса вздыхают, и эти вздохи слышатся в порывах ветра. Цветы умирают, плодородные поля скучают и бледнеют, старики и дети прячутся и тоскуют.

По твоему живоносному телу и свету, о солнце!

Скажи, кто ты, о вечное солнце?

Кто утвердил тебя на твоей высоте, о ты, вечное пламя?

Когда появилось ты и когда окончишь свой путь по небу?

Ты — воплощение живущего духа!

Ты неизменно и вечно, потому что ты — начало всего и тебе не будет конца, когда дети твои будут забыты!

Да, ты вечно и бесконечно! Ты восседаешь в высоте на своем золотом троне и ведешь счет векам!

Отец жизни! Лучезарное, животворное солнце!

Эгон закончил гимн, весьма красивый и оригинальный, и после минутной паузы взглянул вверх, к куполу, и произнес:

— О солнце, сойди на свой алтарь!

И вдруг случилась удивительная вещь! С высоты, подобно огненному мечу, блеснул яркий луч света… Он озарил лепестки золотого алтаря, и дивный цветок раскрылся под его лучезарным дыханием. Медленно расходились большие лепестки, открывая золотой алтарь с огнем. Жрецы затрубили в трубы… Громкий крик пронесся в толпе и поднялся к золоченому куполу, вызвав эхо в мраморных стенах храма. Солнечный луч упал на золотой алтарь, на священное пламя, которое заволновалось, закачалось и исчезло. Снова раздались звуки труб, и снова жрецы воздели руки, восклицая:

— Прими жертву нашу, о священное солнце!

Я снова поймал взор Нилепты, устремленный на медный пол.

— Берегитесь! — предупредил я друзей.

Эгон, наклонившись, коснулся алтаря. Лица в толпе вокруг нас вдруг покраснели, потом побелели… Глубокий вздох пронесся над нами, Нилепта невольно прикрыла глаза рукой, а Зорайя что-то шепнула начальнику охраны. Внезапно медный пол со скрежетом разверзся, открывая ужасную печь под алтарем, огромную и настолько раскаленную, что в ней могло плавиться железо.

Закричав от ужаса, мы отскочили назад, все, кроме несчастного Альфонса, который, наверное, упал бы в огонь, если бы сильная рука сэра Генри не оттащила его назад.

Зловещий ропот поднялся в толпе. Мы пятились, закрывая Альфонса, который прятался за наши спины. Ружья у нас вежливо отняли во дворце, но с нами были револьверы, потому что здесь никто не знает, какую опасность они представляют. Топор Умслопогаса никто не решился отнять, и теперь зулус с вызывающим видом раскручивал его над головой.