Шрифт:
Щербаков вздрогнул. Какое удивительное совпадение! Он как раз в эту минуту думал о Лене. Прошла добрая минута, пока Михаил нашел в себе силы спокойно, не выдавая своего волнения, спросить:
— Ты о чем говоришь, Павлик?
— А помните, фотография у вас лежала на столе? Когда я вошел, вы ее быстро спрятали.
Михаил вспомнил этот случай. Несколько дней назад он вынул из своего альпинистского костюма, в котором прыгнул в ущелье, крохотную карточку Лены, ту, что она подарила ему в лагере.
— Видишь ли, Павлик, это одна моя хорошая знакомая.
— Вы ее любите, да?
«Вот как! Да он не такой наивный, как кажется!»
Юноша словно угадал мысли Щербакова.
— В папиных книжках, — задумчиво произнес он, — я читал про любовь. Я спросил у папы, что это такое, а он мне сказал, что об этом не нужно думать.
— Александр Иванович лучше знает.
— Да, — со вздохом ответил Павел, — он очень умный и все лучше меня знает, потому что жил там…
Он махнул рукой в сторону гор и добавил:
— И вы, Михаил Георгиевич, умный и, наверное, много знаете, а рассказывать ничего не хотите. Почему?
Щербаков почувствовал себя так, словно уселся на горящие угли.
— Видишь ли, Павлик, — после паузы проговорил Щербаков, — папа твой прав. Зачем говорить о том, что пока далеко от нас.
— И у меня не будет никогда любимой?
Нет, так долго продолжаться не может! Щербаков почувствовал, какую тяжелую миссию возложил на него старший Полынов.
— Я уже влюблялся, — с важной серьезностью открылся Павел. — Я папе этого не говорил, а вам скажу.
— Влюблялся? В кого?
— Во многих. В тех женщин, о которых я в книгах читал. Но как бы мне хотелось увидеть хоть одну. Я даже матери своей не помню. А как вы думаете, Михаил Георгиевич, меня бы они могли полюбить?
— Послушай, Павел, не нужно об этом думать.
Щербаков невольно вздохнул. Он сам многое отдал бы за одну единственную встречу с Леной.
— Михаил Георгиевич, — вдруг страстно проговорил Павел, — вы спустились к нам на своем парашюте… Я не знаю, что это такое, но может быть, можно на нем выбраться из ущелья?
Щербаков подумал, что действительно следовало бы заняться парашютом, который лежит в полыновском доме: Александр Иванович разыскал его на месте падения Щербакова и принес домой. Правда, он оказался без зонтов. Они, видимо, оборвались.
— Павлик, ты проведешь меня к месту, где нашел меня? Мы осмотрим там кое-что.
— Хорошо.
И тут Щербаков дал волю своим мыслям.
— А выбраться отсюда нужно, понимаешь, Павел, обязательно нужно. Там настоящая жизнь, там люди.
— Куда это вы собрались? — раздался около них спокойный голос.
Оба живо обернулись. Перед ними стоял Полынов. В темноте молодые люди не заметили, как он подошел.
В ГЛУБЬ УЩЕЛЬЯ
Если бы было светлее, Александр Иванович безусловно увидел бы, как Щербаков покраснел. Он чувствовал себя неловко перед Полыновым, но твердо проговорил:
— Разрешите, Александр Иванович, ответить на ваш вопрос завтра.
— Ну, допустим, — сухо проговорил тот и, простившись, ушел.
— За что на вас папа сердится? — спросил Павел.
— Да так… — замялся Михаил.
На следующее утро Щербаков решил поговорить с Полыновым. Павел ушел на плантации, а он прошел в кабинет Александра Ивановича.
— Александр Иванович, — начал Михаил, — я помню о нашем разговоре и о вашей просьбе и всячески стараюсь ее выполнять, хоть, честно скажу, сделать это совсем нелегко, да и, главное, не нужно.
— Куда вчера вы звали моего сына?
— Туда, к людям, — прямо глядя в глаза Полынову, ответил молодой человек. — Александр Иванович, вы напрасно думаете, что он наивный юноша, ему уже достаточно лет…
— Больше, чем вы даже думаете, — печально заметил старый врач, но Михаил, увлеченный своими мыслями, не обратил внимания на это замечание.
— Он многое знает и понимает, — продолжал Щербаков, — и нельзя отнять у него мечту… Мы выберемся, обязательно выберемся отсюда, надо только искать выход. Не может быть, чтобы его не было…
Полынов посмотрел на Щербакова: он вспомнил свою беседу с ним в тот вечер, когда Михаил поведал ему о том, что произошло за минувшие годы в России, вспомнил, как сам загорелся мыслью о возможности возвращения на родину. Михаил продолжал: