— А-а-а, эти… Простые люди. Отец автослесарь или что-то из этой оперы-с. Общаться, правда, не общался, чего мне с ними обсуждать, сами понимаете… Но мальчишку краем глаза видел, да-с. А что именно вас интересует?

— Меня интересует то же, что и всегда. Насколько опасен, может ли действительно причинить ей вред? Вы же понимаете, если он ей что-то сделает, вам в стороне не остаться. Может, как-то повлиять на него через отца?

— Что ж, любезный, тогда буду с вами предельно откровенен. Мальчишка этот преотвратный — курит, плюется, не здоровается, дерзок неимоверно-с. Не удивлюсь, если нюхает клей. Моменто мори, так сказать, если позволите каламбур-с. А что до отца… Попытка не пытка, конечно, но вы ведь умный человек, Лука Романыч, книжки пишите… Сами знаете, яблочко от яблоньки…

— Там только отец и сын? Может, мать, бабушка?

— Про мать не слыхал. Куда делась и была ли вообще, о том не ведаю-с. Может, бил ее отец, бог ему судья, не знаю, не буду наговаривать. А может, объявится еще.

— Эх… — устало вздохнул Капралов, — этого и правда нельзя исключать. Сделайте одолжение, профессор, попробуйте пообщаться с ними поближе. Без вас мы никак не справимся!

— Хотите, чтобы я немножко пошпионил?

— Ну что вы! Скорее, чтобы присмотрели!

— Ой ли, милейший? — заговорщицким тоном проскрипел профессор, прищурив ближний к Капралову глаз.

— Хорошо! Вы можете… разумеется, если сочтете это удобным и так далее!.. вы можете намекнуть отцу, что я хочу с ними встретиться? Вы сами знаете, что говорить, не мне вас учить…

— Вот так-то лучше! Я попытаюсь, воля ваша, понаблюдаю за этим семейством, но в ответ тоже жду от вас любезность. Да-да, а вы как думали-с!

Профессор поднял лежавшую рядом с ним на скамье черную дамскую сумку.

— Вы знаете, что это?

— Это дамская сумка, профессор… — выдавил Капралов, чувствуя, что вступает на весьма тонкий лед.

— Эх, Лука Романыч, Лука Романыч! — укоризненно воскликнул профессор. — Я в курсе, что не авоська! Вы же не хотите обидеть меня предположением, что я не отдаю себе отчета, с чем разгуливаю по улице? Разумеется, это дамская сумка! Вопрос, чья это сумка!

— Это сумка Раисы, — сказал Капралов как можно спокойнее.

— Верно! Это сумка Раисы! Почему бы так сразу и не сказать, — проворчал он. — Все осторожничает... Нельзя все знать наперед-с, нужно оставлять место и для неожиданностей. Впрочем, извините, милейший, я очень ценю то, что вы для всех нас делаете. Простите старика!

Капралов ободряюще улыбнулся, пошевелил бровями и покивал.

— Вы знаете, почему она всегда таскает ее с собой?

На это Капралов и правда не знал что ответить, однако дремавший до того все утро писатель почувствовал, что профессор не зря нагнетает — за его словами явно виднелась интрига, — и, не спрашивая психиатра, подключился к беседе.

— Потому что женщинам нужно в чем-то носить свои вещи? Потому что она гармонирует с туфлями? Потому что ею можно дать по башке? Что еще? Просветите меня!

Профессор по-хозяйски погладил сумку по стеганому лаковому боку, словно приведенную на продажу корову. Ему было невдомек, какие метаморфозы происходят с его собеседником.

— Вот вы смотрите на нее как на таковую, то есть снаружи, — назидательно произнес он, — а что если посмотреть изнутри-с?

— Изнутри-с, а не на таковую? — попытался изобразить напряжение мысли Капралов, чтобы немного ускорить старика.

— Именно! Сумка важна не сама по себе, Раечка ведь у нас не английская королева! Важно, что у нее внутри-с!

— У Раечки-с? — вырвалось у писателя.

Профессор скривился и несколько секунд молча смотрел на Капралова, словно прежде чем снова открыть рот желал проглотить внезапно возникшую оскомину. Наконец он смог себя перебороть и продолжал как ни в чем ни бывало.

— В этой сумке она носит свой талисман — пупсика. Вот для чего нужна сумка! Вернее, носила, пока он не пропал. Вы об этом знали?

Капралов, не разжимая губ, покачал головой; в этот раз писатель внял совету психиатра, что покамест будет лучше молчать.

— Разумеется, не знали-с, — подтвердил профессор. — Вам же никто о нем не говорил. А вот я имел неосторожность, вернее — любопытство, кто же знал, что он пропадет! — да, имел любопытство о нем расспрашивать. Неоднократно-с. И теперь она думает, что я причастен к его пропаже. Точнее, она считает, что я его спер. Но это неправда! Абсолютная! Совершенная неправда! Я здесь ни при чем-с! Лука Романыч, на вас, голубчик, вся надежда! Я, старый дурак, рассчитывал на доверие, — ведь это не так уж и много, согласитесь? — но лишь убедился, что то были наивные мечты.