— Луис Родригес, он молодец. Он немало поездил, поговорил со множеством людей, в том числе и с Марио Ангелом Гомесом. Тайно с ним встретился перед тем, как уехал из Аргентины в Перу. Тут даже есть немного о брате Айрис Эдуардо, исчезнувшем достаточно поздно, в июле 1984-го. Он был ученым. Биологом. Представьте себе, он два года, даже больше, провел в Портон-Даун.

— Портон-Даун?

Это название показалось мне знакомым.

— Это место не связано, случайно, с химической войной?

Он подтвердил, кивнув.

— Там научно-исследовательское учреждение, где ученые играются со всякого рода ужасными вещами. Как утверждает этот человек, этот институт был первым в мире среди подобных.

Уорд принялся пролистывать словарь.

— Podrido. Это слово я раньше не встречал.

Найдя его, он кивнул.

— «Порочный». Мог бы и догадаться.

Над нами склонилась стюардесса, спрашивая, не желаем ли мы чего-нибудь выпить во время просмотра фильма. Через пару минут свет померк и экран на переборке впереди нас ожил. Это был старый вестерн с Гари Купером. Уорд оставил включенной лампу для чтения и принялся искать очередное слово в словаре. Я откинулся на спинку и стал смотреть фильм, впрочем, не вникая в суть происходящего на экране. В полумраке салона, под тихое гудение моторов лайнера, перебрасывающего нас на огромной скорости через Атлантику в страны, некогда носившие название Новый Свет, мои мысли кружились в калейдоскопе событий, в которые я оказался вовлечен.

В какое-то мгновение я отвел глаза от экрана, чтобы взглянуть на Уорда, теперь склонившегося над книгой и полностью поглощенного чтением. Его массивная голова, его выразительный профиль с этим большим клювообразным носом и слегка чувственным ртом был четко очерчен ярким белым светом, льющимся сверху.

Через некоторое время после того, как фильм закончился и снова зажегся свет, та же самая бортпроводница раздала нам миграционные карты. Заглянув через плечо Уорда, чтобы посмотреть, какой адрес в Мехико он впишет, я увидел, что свою профессиональную принадлежность он обозначил словом «букинист». Я сделал шутливое замечание по поводу довольно неожиданного самоназвания грузоперевозчика, подвизающегося на Ближнем Востоке, на что он хитровато улыбнулся.

— Выручает в самых разных ситуациях…

Он, не скрываясь, заглянул в мою карту и одобрительно кивнул.

— Между нами говоря, нам нужно как следует занять их ум.

Весь этот полет, с той минуты, как мы взлетели, на периферии сознания я не прекращал искать объяснение, какую-нибудь разумную причину, по которой он так самоотверженно посвятил себя этой экспедиции. Альтруизм? Но ничего альтруистичного в нем не было, и, размышляя о его крайне противоречивом воспитании, мне хотелось верить, что Итон оказал на него намного более сильное воздействие, чем он сам хотел признать. Либо так, либо же он учуял в этом какую-то выгоду, но, поскольку я не видел никакой возможности как-то заработать на «Андросе», я снова возвращался к мысли о его вероятной связи со спецслужбами.

А зачем бы, если не это, он шлифовал свои познания в испанском языке, так сосредоточенно читая книгу об «исчезнувших» и собираясь сделать остановку в Лиме? То, что он мог влюбиться в Айрис Сандерби, даже не приходило мне в голову.

Разница во времени между Лондоном и Мехико шесть часов, а так как мы летели вместе с солнцем, оно по-прежнему стояло довольно высоко в небе, когда мы опускались в желто-коричневый туман, висевший надо всей обширной равниной, которая когда-то была огромным озером. Пыль! Таким было первое впечатление от города, ставшего из-за катастрофически высокой рождаемости самым большим в мире. Огромное пространство, занятое плотной жилой застройкой, прерывающейся только участками голой выжженной земли, где крутилась поднятая ветром пыль, и вдалеке с левого борта над коричневой дымкой гари возвышались заснеженными громадинами вулканы Попокатепетль и Истаксиуатль.

— Бросим вещи в отеле, — сказал Уорд, — и, если будет время, осмотримся здесь.

Посадка прошла благополучно, но в здании аэропорта все происходило с черепашьей скоростью. Длинная очередь к паспортному контролю едва двигалась. Когда мы оказались наконец у окошка, я понял его правоту насчет того, что «букинист» заставит служащих контроля призадуматься. Они добрых десять минут спорили о том, что же это значит, даже звонили старшему смены, немного знавшему английский.

— Старые книги? Зачем вам старые книги? Вы турист, не так ли? Проездом?

— Да, у меня билет на утренний рейс в Лиму.

Уорд сиял ослепительной, счастливой, почти что пьяной улыбкой, изображая бесхитростного шотландца с чудовищным акцентом.

— А вы сами не любите книги? Видите ли, книги — самое дорогое, что у меня есть. Эти переплеты. А внутри можно найти всю правду о нашем мире. Старые книги, гравюры, рисунки. Вы видели рисунки Леонардо да Винчи? Восхитительные иллюстрации, миниатюры с монахами и священниками, сказочный мир под расписанными золотом обложками.

Он продолжал в том же духе, пока старший кивнул, глядя на него потускневшими глазами. Он даже не стал смотреть на визы, не взглянул даже на мой паспорт.

— Что я вам говорил, — негромко сказал Уорд без тени акцента, когда мы забирали свой багаж. — Это выручает в самых разных ситуациях.

Как только мы прошли таможню, он направился к телефону-автомату, а вернулся с улыбкой на лице.

— Все готово. Он получил мою телеграмму и встретится с нами за обедом.

— Кто? — спросил я, когда мы, подхватив сумки с личными вещами, направились к выходу.