Потом я позвонил дяде, которого всегда считал своим вторым отцом. Я услышал, как на том конце провода, в своем доме в Майами, он кричит и пляшет от радости: «Это правда? Ты сумел? Я люблю тебя, сынок! Приезжай скорее, мы хотим тебя видеть немедленно!» У всех у нас было такое чувство, будто мы наяву переживаем киношный хеппи-энд. Он приобрел мне билет на самолет, и восемь часов спустя я приземлился в Майами, где меня встречали самые дорогие люди: вся моя семья! Вернее, почти вся. Моя мать осталась на Кубе, мой сын тоже; им удастся покинуть остров только в 2012 году. Но остальные были без ума от счастья. Моя жена, моя дочь, мой зять, мои внуки, моя дядя!

Приехав в дом дочери, где меня ждали вкусный обед и новая одежда (я бежал с Кубы, не взяв с собой ничего, кроме того, что было на мне), я начал с того, что забрался в горячую ванну, побрился и потом, красивый и свежий, вышел отпраздновать это невероятное событие – мою свободу. Впервые за много лет я мог расслабиться, избавиться наконец от тревоги и напряжения, вызванных постоянной слежкой агентов госбезопасности. Дамоклов меч, так давно висевший над моей головой, исчез.

Для кубинца встреча с родными, воссоединение семьи – это самое лучшее, что может произойти. Никогда больше я не испытаю тоски от разлуки с близкими, от которой страдает столько семей. Мы сели за стол, чтобы отведать камаронес аль ахило – национальное кубинское блюдо: креветки с чесноком, рисом и черной фасолью, весь вечер мы смеялись и обнимались.

На следующий день я побывал в квартале Маленькая Гавана и убедился, что ничто в его архитектуре не напоминает Гавану, пусть даже сотни тысяч кубинских беженцев играют в парках в домино, пьют в любое время суток кофе по-кубински и воссоздают радушную атмосферу, свойственную народу, к которому принадлежу и я.

Год спустя я работал независимым консультантом в области обеспечения личной охраны, а также политическим аналитиком по Кубе. Я глубоко убежден: положение на острове не изменится в лучшую сторону до тех пор, пока братья Кастро останутся у власти. Издалека я вижу, как мой бывший шеф Фидель стареет, как его одолевают болезни. Он медленно угасает и все менее и менее может царствовать над людьми и влиять на события… Я знаю, как сильно он должен страдать, когда смотрится в зеркало и видит, каким стал. Я хорошо его знаю.

Думая о нем, я не испытываю ни ненависти, ни досады, ни обиды. Эти негативные чувства мешали бы мне жить. А я всегда был оптимистом, уверенным, что завтра будет лучше, чем сегодня. Если я и испытываю к кому-то неприязнь, то скорее к его подручным, отправившим меня за решетку: к прокурору, судьям, офицерам военной контрразведки, к бывшим коллегам, дававшим против меня ложные показания, и к другим стукачам. Это они исполняют самые грязные поручения, это на них держится система.

Я же, со своей стороны, просто ошибся. Я совершил ошибку, посвятив первую половину своей жизни охране и защите жизни человека, которым восхищался как борцом за свободу своей родины и в котором видел идеал революционера, пока не разглядел, что он охвачен жаждой абсолютной власти и презирает народ. Еще больше, чем за безграничную неблагодарность к тем, кто ему служил, я упрекаю его за предательство. Ибо он предал надежду миллионов кубинцев. И до конца моих дней в голове у меня будет вертеться вопрос: почему революции всегда заканчиваются плохо? И почему их герои обязательно превращаются в еще худших тиранов, чем те диктаторы, которых они свергли?