Лешке было теперь не до Глуши.

— Лексей! — громко окликнул его с куласа Максим Егорыч.

Матрос чуть приподнял бескозырку и повернул обратно к поселку.

— Лексе-ей!..

Он, не оглядываясь, шагал по берегу.

Когда лодчонка, пробиваясь сквозь льды, вышла на широкую водяную тропинку, что вела прямо к берегу, поднялась Глуша.

— Лешенька! — и, слегка улыбаясь, кивнула проходившему мимо Матросу.

Как и на приветствие Егорыча, так и в ответ Глуше Лешка едва дотронулся до бескозырки.

Маячник что есть силы разогнал лодчонку, и она, с шумом рассекая крошево льда, взбежала носом на отлогий песчаный берег.

Из лодчонки легко выпорхнула Глуша и, смеясь, подскочила к Матросу:

— Живой, Лешенька? Здравствуй!.. А Митрий тут? Не в море еще?

Едва успел Лешка ответить, как Глуша, отряхнув подол юбки, побежала в поселок.

Егорыч вытащил якорь, воткнул его в песок и, искоса наблюдая за Лешкой, который молчаливо стоял невдалеке, сердито сказал:

— Должно, к Митрию поскакала, шалая! — и разом повернулся к Матросу, сурово спрашивая его: — Ключи отобрал?

Лешка не ответил.

— Отобрал, спрашиваю, ключи? — вновь спросил Егорыч Матроса. — Тебе доверил, ты и отвечать будешь! За все отвечать будешь: и за дом, и за все прочее.

Не слушая маячника, Лешка направился в поселок.

— Лексей! — строго окликнул его старик, но видя, что Матрос не обращает на него внимания, почувствовал, что и здесь ускользает его власть; тогда он впервые назвал ловца ласково, по имени-отчеству: — Лексей Захарыч!..

А тот, не оглядываясь, продолжал шагать дальше.

— Лексей Захарыч!.. — Маячник нагнал Матроса и, придерживая его за рукав, быстро заговорил, но уже не о ключах: — Беда, Лексей Захарыч, стряслась. Ой, беда! Ты понимаешь...

— Какая такая беда? — Матрос раздумчиво посмотрел на маячника.

— Ой, не тревожь! — еще жалобней запричитал старик. — Ой, не выспрашивай!

Он крутил головой, вздыхал, повторял одно и то же:

— Беда... Беда...

— А чего ж молчишь? — недовольно спросил Лешка. — Давай рассказывай!

— Ой, Лексей Захарыч!..

Так они вошли в улочку, на которую выходило окно мазанки Дмитрия. Не дойдя и десятка шагов до этого окна, маячник повернул обратно и зашагал к своему дому, но не дошел до него и свернул в узенький переулок; отсюда он опять вышел на улочку Дмитрия, затем снова на другую...

— Какая же беда, Максим Егорыч? — строго спросил его Матрос.

Не знал старик, где сейчас находится его дочка: у Дмитрия в мазанке или уже вместе с ним в его, маячника, доме. Не знал он и что ему делать — куда деваться, как вести себя с Матросом. Потому все и кружил, кружил по проулкам, увлекая за собой Лешку.

И когда очутились они невдалеке от матросовой хибарки, Лешка, которому надоело бесцельное хождение по поселку, схватил маячника за плечо и сердито крикнул:

— Стой, Максим Егорыч! Кондрашка тебя шибанул, что ли?! — и, плюнув, направился в свою хибарку.

Егорыч остановился, растерянно посмотрел вслед Матросу и, распахнув полушубок, двинулся за ним. Войдя в горницу, Лешка прошел к окну и тоскливо уставился в мутное стекло. А маячник молча присел на бочонок, шумно вздохнул.

В горнице было тихо и холодно, как в ледяных выходах для посола рыбы; лишь изредка где-то за печкой осторожно скребла мышь, да вторила ей в углу другая, копошась в обрывках сетей.

Крепился, крепился старик, а потом неслышно подошел к Лешке и, уронив на плечо ему голову, рассказал о случившемся на маяке.

— Ушла... И, видать, совсем...

— А ты что ж думал, она с тобой век вековать будет?

— Ругалась. Кричала на батьку... — продолжал жаловаться маячник.

— Одно скажу, Максим Егорыч, — Лешка отошел от старика, приосанился: — Что было — былью поросло. Но Глушу зря ты отпустил к Митрию... В такое-то штормовое время, когда паруса следует подбирать туго-натуго, он шкот бросает. Сам знаешь, какие дела творятся в городе, да и по всей нашей матушке-России. На кукан сажают рыбников и разных нэпманов, вожжу им поднатягивают... Во какие дела! А он, ваш Митрий...

— Не мой, — маячник безнадежно замахал руками и, пройдя к бочонку, устало опустился на него.

— А Митрий, вместо того чтобы повыше вздергивать наши паруса, опять пошел к Дойкину!

— Как? — Старик подпрыгнул на бочонке, будто рыба на горячей сковороде.

— В море от Дойкина собирается.

— А я еще кулас ему давал, — обиженно протянул маячник. — Сетку сулил... Э-эх, Лексей Захарыч! Пропала, видать, Глуша.

— Дело покажет! — с достоинством произнес Матрос.

— Лексей Захарыч, — старик подошел к ловцу и, вытащив кошель, сунул ему червонец. — Сбегай в потребилку, купи бутылку горя. Выпьем да помозгуем, как быть...