Вошли приглашённые, и близкий разрыв зашатал штабной домик, за окном летели сучья и комья земли.

— Лавр Георгиевич! — взмолился Деникин. — Умоляю вас немедленно сменить место расположения штаба.

— Я десятый, двадцатый, сотый раз об этом говорю, — присоединился Хаджиев. — Такое место. Высокое. Со всех сторон видно.

— Завтра сменим место, — согласился Корнилов. — Я уже всем обещал. И вам обещаю.

— В Екатеринодар, наверное, будем переезжать, — сказал Хаджиев почти серьёзно. — Вы же видели, Антон Иванович, как отступают красные на левом фланге?

— Действительно отступают? — переспросил Корнилов.

— Некоторые признаки обозначились: много обозов.

— Пойдём посмотрим, — заспешил Корнилов. — Хан, соберите штабных, пройдём вдоль цепей, артиллеристов подбодрим, а то они скучают без снарядов. Антон Иванович, оставайтесь здесь за меня.

В слепящий солнечный день самое жаркое время — три-четыре часа пополудни, а затем незаметно, неожиданно наступает перелом, вдруг появляются ветерок, облака, и вспоминаешь, что ещё не лето, и неизвестно, что за ночь ждёт тебя. В этот неверный момент происходил перелом и в ходе сражения за Екатеринодар. Между четырьмя и пятью часами постепенно затихал артиллерийской огонь красных. Не ослабевал лишь обстрел артиллерийских огневых позиций в лощине. Как раз туда и направлялся генерал Корнилов со свитой. Ближайшей была батарея Миончинского. Оттуда навстречу командующему бежал прапорщик Ларионов, остановился, доложил:

— Ваше превосходительство, подполковник Миончинский приказал мне передать вам, что дальше идти нельзя. Противник ведёт прицельный огонь.

— Хорошо, прапорщик. Передайте подполковнику, что я благодарю его за предупреждение, но мне необходимо лично увидеть обстановку на левом фланге. Связь с Офицерским полком установлена?

— Так точно, ваше превосходительство. И с наблюдательного пункта есть связь и с огневой.

Прапорщик был отпущен на батарею, а побежал — почувствовал дыхание смерти рядом с собой: над спуском в лощину, над кустом шиповника, мимо которого только что он пробежал, злобный град шрапнели ударил по земле, рассыпая песок и камни. От генерала всего шагах в двадцати.

Хаджиев и другие спутники наперебой уговаривали Корнилова вернуться или искать укрытие.

— Всем лечь, а ты, хан, за мной,— приказал он, оглядев их с насмешкой, и не спеша зашагал по тропинке, плавно поднимающейся на холм с редкими кустами шиповника.

Ещё одна шрапнель, и теперь густой град сзади, а с ним и привычно дразнящее смертью посвистывание пуль.

— Давай ляжем, бояр, — уговаривал Хаджиев. — Переждём.

— Кисмет [46] , хан. Столько пуль в нас летели, и всё — мимо.

Они стояли на холмике. В бинокль генерал видел суету у Черноморского вокзала, зелёные платформы бронепоезда, цепочкой тянувшиеся к западу вдоль горизонта.

— Огонь ослабевает, и какая-то паника в районе вокзала, — сказал Корнилов. — Обозы, бабы...

— Отступают, бояр. Эвакуируются.

— Нет, хая. Большевики ещё не отступают. Странно, что много баб и обозы, но это — обман. Негодяи хотят вас обмануть и зайти за левый фланг. Но там у нас конница Эрдеях. Я на него надеюсь.

Корнилов мог наблюдать почтя за воем полем боя, где развернётся атака. До неё оставалось менее часа. С особенным вниманием, даже волнением направляя командующий свой бинокль на курган, обозначавший левый фланг армии. Там, на ровной вершине, на фоне чистого бледно-голубого неба двигались без всякой маскировки чёрные фигуры: подполковник Неженцев и его штаб.

На ферму вернулись без потерь. До начала атаки оставалось около получаса. Корнилов приказал телефонисту вызвать к телефону командира 2-й бригады или командира Партизанского полка генерала Казановича. Тот подошёл. Корнилов приказал:

— Борис Ильич, ваш 1-й батальон имеет на своём левом фланге полк Неженцева. Да... То, что осталось от полка. Там—главная точка штурма. Поэтому приказываю вам немедленно перейти на командный пункт подполковника Неженцева и оттуда руководить боем на левом фланге.

За правый фланг командующий был спокоен — там Офицерский полк с Марковым во главе.

Для марковцев бой начался ещё до 17 часов, во время выхода на исходные позиции — в предместье города. Переломился жаркий день, холод от разлившегося ручья и от близкой Кубани справа встретил их неприятным ветерком, а из-за вала и из окон артиллерийских казарм забили пулемёты. 1-я и 2-я роты едва не залегли — Марков закричал своим пронзительным голосом и замахал нагайкой. Тогда атакующие рассыпались и стали пробираться по дворам домов, по заборам, по пожарищам. Казармы были шагах в шестистах, за ручьём. Легли цепью за укрытиями, кое-где предшественники-кубанцы сделали окопчики. Марков обошёл 1-ю, 2-ю и 5-ю роты, везде объяснял: «Сейчас после короткой артподготовки будем атаковать. Главное — быстрота. Как можно быстрее добежать до вала. Ручей мелкий. Сзади в резерве у нас кубанцы». Он давно чувствовал какие-то необъяснимые изменения к худшему, касающиеся не только его, но, может быть, больше всех именно его. И теперь Марков почувствовал, как что-то уходит из полка, что-то неуловимое, неподвластное никаким командам. Не те взгляды у офицеров, не те лица. Что-то самое важное для боя уходит, но ещё не ушло. Надо успеть веять казармы.

Казанович, менее чувствительный, но неожиданное усиление огня красных нельзя было не почувствовать, особенно после приказа Корнилова перейти в штаб Неженцева. Генерал взял троих офицеров, и они под огнём перебежками полезли на курган. Пошли вчетвером, дошёл ой один.

Штаб подполковника Неженцева — вершина холма. Здесь рядом лежат и трупы и живые. Неженцев нервничает — молодые кубанцы боятся поднять голову, а надо атаковать.

— Почему не перемените место? — возмутился генерал. — Здесь быть убитым — вопрос времени.