— Великий князь русский повелел мне спытать господина Хозю о том, жива ли у него знаменитая перламутровая шкатулка и не завелось ли в ней что-нибудь новое, — спросил Беклемишев.

Кокос посветлел лицом и, позвав слугу, сказал ему несколько слов по-еврейски. Слуга ушел, а хозяин проговорил:

— О, я так и знал, что великий князь помнит мою шкатулку. Ведомо мне, что он на драгоценные каменья и самоцветы большой любитель и отличный знаток и мне, грешному, в оценке сих прелестей очень доверяет.

— Великий государь повелел мне купить у господина Кокоса из оной шкатулки все, что есть ценного и знатного, а также повелел не торговаться, а давать цену, какую запросишь. Вот сколь велико доверие к тебе нашего властителя.

Хозя приложил руку к груди в знак благодарности и открыл вместительную шкатулку, принесенную слугой. Запустив руку внутрь, он стал выкладывать на зеленое сукно блестящие золотые вещички, унизанные яхонтами, алмазами, рубинами, янтарем и жемчугом.

Боярин Беклемишев знал толк в дорогих каменьях, видел их за свою жизнь немало, но это ослепительное сверкание камней на темно-зеленом сукне заворожило его.

— Вот, боярин, обрати свой взор на сей жемчуг, — говорил между тем Хозя. — Куплен у татарина, и, верно, эта нитка из ваших же северных краев им украдена. Имя жемчугу сему «Беломорский живой». Смотри, сколь редок цвет его, розовость сия только в нем одном бывает.

Хозя поднял на указательном пальце нанизанные на шелковую нитку жемчужины, приблизил их к пламени свечи, и жемчуг действительно ожил. Он изменялся на глазах — делался то бледно-малиновым, то нежно-алым, как румянец на щеках ребенка.

Долго любовались гости сокровищами Хози Кокоса, наконец Беклемишев попросил:

— Нить жемчуга живого, самоцветы, великий яхонт да бриллианты лучшие отдельно отложить. Обратно поеду, куплю их у тебя, порадую великого князя. Цену, как и велено, ставь сам.

Хозя Кокос обрадованно закивал головой, потом, припомнив что-то, добавил:

— Ежели будешь, боярин, у хана, обратись к царице крымской Нур-Салтан. У сей царицы есть жемчужное зерно великой радости, подаренное ее предком ханом Тохтамышем. Сие тохтамышево зерно твой царь давно ищет, ибо в некие века оно татарами в Москве похищено.

— Спасибо за совет. Он мне будет на большую пользу. Именно о поездке к хану я хочу с тобой поговорить. Поручил мне государь мой великое посольство к хану справить и повелел допомоги твоей, Хозя Кокос, просить. Ведом ли тебе нрав хана, как говорить с ним надобно, как заставить его к делу нашему приклониться. Знаешь, верно, ты, что сие посольство к крымскому властителю от нас первое, и по неведомой тропе мне вести его буде трудно. Великий князь Иван Васильевич повелел челом бить тебе — будь нашим проводником.

Кокос принял просьбу спокойно, как будто заранее знал о ней. Он слегка наморщил лоб, погладил бороденку.

— Нрав хана мне ведом — это верно. Посоветовать кое в чем могу, да не прочь поехать с тобой в Солхат при посольстве. Скоро ли потребен я буду для дела этого?

— Одну седьмицу переждем да и поедем с богом. За эти дни потребно мне быть у Исайки в Мангупе, одначе докуку эту на тебя возлагать не смею. Туда Никита сын Чурилов меня проводит.

— В Мангуп мне давно надобно, да одному неспособно было, — заявил Кокос. — Если позволишь, я с тобой поеду и дорогу наилучшую укажу.

— Вот и спасибо! — воскликнул Никита Чурилов. — А то я дороги туда как следует не ведаю.

Ночевать гости остались у Хози. Идти по городу в такую темень было опасно, да и нежелательно попасть к стражникам за позднее хождение.

Из Кафы Никита Беклемишев, Чурилов, Шомелька и Хозя Кокос направились в Мангуп.

Вечером Шомелька записал в своей памятной книжице:

«Путь был зело труден и долог, и только на второй день к вечеру достигли мы Мангупа. Князь Исайя встретил боярина тепло и приветливо, и хотя устали мы все, одначе почти до рассвета князь с боярином говорил, а я бродил по Мангупу.

Такого дикого и неприступного места сроду я не видел, хотя побывал во множестве мест. Крепость Мангуп-ская на высоченной скале расположена, и входить в нее можно только с одной стороны, с северной, а другие три стороны кончаются обрывами по сорок саженей, а то и глубже. Страшно смотреть с крепости и увидеть внизу человеков величиной с козявку.