Вход в беседку затянут зеленым хмелем и цветущей крученицей так плотно, что находящиеся в ней скрыты от постороннего взгляда.

О многом переговорили здесь молодой боярин и княжна Мангупская. И не заметили они, как и когда подкралась к ним любовь. Скрывали ее друг от друга — знали, невозможно им быть счастливыми.

А потом случилось так, что и скрывать перестали — сил больше не было. Любовь-то пришла, а вот счастье, как добыть его?

Много раз думал об этом Беклемишев, много раз советовался с Катериной. Просто и разумно отвечала ему княжна Мангупская.

— Отец мой да и я тоже слово государю твоему дали, и не в обычае княжеском слово менять. Очень льстит отцу сватовство эго, жениха-наследника на боярина он сменять не захочет. Посему отцу ничего говорить не след — сие бесполезно.

— Как же быть?

— Отпиши государю своему, что согласие на брак ты получил, а обо мне не пиши ни хорошего, ни плохого. Не разглядел, мол, еще, не разведал. И еще отпиши — пусть до твоего приезда сватов не высылают. Как приедешь в Москву, с женихом моим поговори умно и хитро. Беседовала намедни я с человеком твоим Шомелькой и вызнала, что наследник мачеху свою недолюбливает, да и она ему платит тем же. Верно сие?

— Да, это так, — ответил Беклемишев.

— Княгиня, как и я, по крови наследница императоров византийских. Поведай наследнику обо мне, скажи, что на его мачеху я очень схожа по характеру, и, может, сие оттолкнет его помыслы от женитьбы на мне.

— Послушай меня, Катя, женитьба на княжне Мангупской не столько наследнику надобна, сколь государю. Он с желанием его считаться не станет.

— О сем знаю. То, что сказала тебе, — не все. Смотри сюда, — княжна развернула платок, протянула князю небольшой портрет. На боярина глянуло красивое русское женское лицо. — Возьми, покажи царевичу. Это дочь господаря валахского Стефана. Зовут ее Елена. Я хорошо знаю ее. Она моя ровесница и подружка. И по облику и по душе она русская. Я думаю, брак с ней будет столь же выгодным, как и со мной, ежели не более. А если приглянется она молодому князю, то и мы с тобой можем быть счастливы.

— Умница ты моя! — сказал Никита, привлекая Екатерину к себе.

Хозя Кокос, уехав из Мангупа, успел сделать все, что ему повелел боярин Беклемишев. Он съездил в Солхат и побывал в ханском дворце. Вручив Менгли-Гирею от имени русского посла дорогие подарки, он предупредил его о приезде боярина Никиты Беклемишева по «великому государеву делу». Затем Хозя тайно побывал у валидэ Нур-Салтан и имел с ней продолжительный разговор.

Одновременно он узнал от своих людей во дворце о будущих намерениях хана, о том, как он относится к русским вообще и к началу с ними дипломатических отношений в частности. По поводу веры русских хан плохо не отзывался и говорил, что православная вера не хуже других.

Узнал Хозя Кокос также, что рука Ватикана простерлась и до Солхата — здесь под покровительством Менгли зародился и рос орден монахов-францисканцев, устав которого очень по сердцу пришелся хану-разбойнику. Именно они помогли ревностному католику королю польскому Казимиру вступить в союз с крымским ханом. Однако союзом этим Менгли-Гирей тяготился, его так и подмывало к грабежу польских земель. И еще более того хотелось хану Менгли окончательно вырваться из-под власти хана Золотой Орды Ахмата. Против Ахмата Менгли-Гирей-хан пойдет на союз с кем угодно.

По приезде в Кафу из Мангупа Никита Беклемишев выслушал донесение Хози и начал готовиться к великому посольству.

В день Ивана Купалы июня двадцать четвертого рано утром посольство отправилось в Солхат, в ханский дворец.

К полудню достигли Солхата. На окраине города встретили их верховые татары. Начальник охраны, поприветствовав посла, спросил:

— Доверяет ли иноземный посол охранять его проезд моим аскерам?

Чурилов перевел вопрос сераскира, и Никита ответил:

— Поехали с богом.

Татары быстро разделились на две группы. Одна поскакала впереди поезда, другая же примкнула к последнему возку.

Беклемишев с великим вниманием смотрел на невиданную татарскую столицу и запримечал все. Глинобитные мастерские тянулись вдоль улицы, в открытые настежь двери можно было видеть, что делается внутри. Вот здесь трудится медник, гремя металлом, рядом в прокопченной халупе слышится дробный стук молотков. Под высокими навесами кузнецы в раскаленных домницах варят железо. На низеньких скамейках сидят чернорукие чеботари. Проворно тачают они разную обувь: цветные башмаки и туфли с загнутыми кверху носами, сафьяновые сапоги. По соседству с ними ладят седла и прочую конскую сбрую шорники и седельники.

В городе много всадников. Они снуют по улице на маленьких вертких лошаденках, оттесняя зевак, собравшихся поглазеть, к глинобитным заборам.

Посередине города всадники свернули вправо. Там у подножия Агармыша виднелись крыши ханского дворца.

Мимо главных ворот дворца проехали не останавливаясь. Никита вопросительно посмотрел на Чурилова, тот недоуменно пожал плечами. Вот миновали и царский дворец, а поезд все вели куда-то передовые конники охраны. Вскорости дома пошли мельче и реже, а через пяток минут посольская колымага выкатила на окраину. Беклемишев вскочил и, беспокойно оглядевшись кругом, ткнул в спину возницу, крикнул: