Либетт, ворвавшийся в квартиру Джона на пятом этаже, детским азартом разбудил в нем молодого подростка, стремящегося перестроить мир разгоряченным максимализмом. Верона почувствовал взаимную симпатию и со стороны лейтенанта. Его первый взгляд как бы говорил: «Ну что, Джон, пойдем, наведем порядок в этом тусклом хаосе?» И как будто только его Верона и ждал. Он ждал, когда снова проснется, сможет действовать, жить. И шанс представился, пусть медиум сопротивлялся сначала – но это даже был не он, это была инерция пустой жизни, которая глубоко запустила свои клещи в душу Джона.

А сейчас медиум смотрел на испуганное детское лицо Трона, который не мог поверить в происходящее. Который жалобно умолял время побежать вспять и вернуть его друга к жизни. Ведь какое-то мгновение, лишь пара секунд могли бы помешать страже закрыть ворота, и тогда Либетт успел на выручку Джону. Момент истины проходит также внезапно, как заканчивается сон, и подправить игру случая никому не под силу.

Слеза, просившаяся наружу, преодолев все внутренние преграды души, так и не смогла показать себя другим. Джон с силой сглотнул ком и повернулся лицом к другу. Этот взгляд Верона не сможет никогда забыть. Единственный человек, помочь которому Джон хотел сильнее остальных, сейчас стоял напротив него в полном опустошении. Не было никакой силы, способной узнать, что творилось в то мгновение в голове у Трона, но Джон догадался без слов.

Леонид прервал нестерпимое молчание мужчин попыткой вернуть понимание дела:

– Мы продолжим, или как?

И проводник отправился наугад в сторону одной из ведущих вглубь отеля дверей. Может, здесь кто-нибудь спрятался? Проверить стоило, к тому же начать с чего-то надо. Трон, не проронив ни слова, быстрыми шагами отправился вслед за Леонидом. Джону ничего не оставалось, как идти за ними, бросив попытки заговорить с лейтенантом.

Все втроем молча отправились по полу-мрачным коридорам неизвестного им отеля, пробуя открывать попадавшиеся на пути двери, но все замки были наглухо закрыты.

– Что это за отель? – заинтересованно спросил Верона, шестым чувством ощущая зловещую энергетику этого места.

Леонид хотел что-то сказать, но осекся, так и не ответив. Он шел, иногда прикасаясь рукой к стене и проводя по ней ладошкой, что-то нюхал, что-то пытался содрать пальцами. В конце концов, когда компания поднялась на третий или четвертый этаж, так ничего интересного не обнаружив, проводник громко охнул с ужасом, присев на пол.

– Что случилось, Леонид? – Трон выбежал вперед него, держа перед собой камень Яаголя. Но тусклый свет от камушка не открывал взору ничего необычного. Лишь говорил одно – становилось все темнее и темнее.

– Надо уходить отсюда, ребята. Здесь мы ничего не найдем, только потеряем. Уходим, уходим! – он хриплым голосом поманил мужчин назад.

Верона определенно чувствовал зло. Неосязаемое, алогичное, беспринципное зло, блуждающее по коридорам и комнатам здания. И это зло было гораздо страшнее сотни тысяч солдат синего тумана. Но что это, Джону так и не получалось понять.

Компания бегом повернула назад. Они бежали долго, и, казалось, в верном направлении, но лестница все не появлялась. Она должна быть вот здесь. Или здесь… Вот здесь точно! Но ничего похожего не обнаруживалось. Помимо сменившейся обстановки наводило панику еще и постепенное угасание света. Все труднее становилось разглядеть силуэты бегущих впереди друзей. Джон остановился лишь на миг, чтобы посмотреть назад. А позади появилась стена. Голая, холодная и мощная стена. Верона обернулся – Трон и Леонид пропали. Свет погас. Двери исчезли. Только мрачно светились человеческие черепа на стенах, озаряя узкий коридор, ведущий далеко не к выходу.

Вязкий страх охватил здравый смысл. И с каждой минутой становилось страшнее и безнадежнее. Может ли человек, будучи мертвым, испытывать жуткий страх темноты, неизвестности? Либо Джон не умер, либо – может. И никакой интриги после смерти не будет. Все точно так, как и было ранее при жизни, лишь полное отсутствие чувства времени и пространства, вдобавок непреодолимое желание закончить этот бред.

В голове Вероны звенела одна и только одна мысль: «Скорей бы закончился этот кошмар. Я не хочу здесь находиться». Медиум шел по сырой земле, ногами наступая в какую-то липкую гадость, или на хрупкие предметы, лопающихся с громким треском. Коридор сужался, и стены давили на сознание угрюмым безмолвием. Через долгое время, когда Верона отчаялся найти выход отсюда, вдалеке показался силуэт косяка деревянной двери. Джон ускорил шаг, боясь снова обернуться. Он вытянул руки вперед, чтобы дверь в последний момент не выскользнула из-под его взора. Наконец, медиум нащупал ручку и повернул ее. Дверь поддалась, открыв за собой тугую тьму. Медиуму решил, что пойдет внутрь.

За дверью ничего видно и слышно не было. Полная тьма залезла в разум Джона и устроила там полет фантазии. Он представлял разных чудищ, живущих здесь и готовых растерзать его в клочья. Закрытая сзади дверь исчезла. Верона не смог найти ее снова. Ему оставалось идти. Медиум шел осторожно, тщательно проверяя почву под ногами. Пол был теплым и устлан мягкой тканью, похожую на ковер, но намного мягче. Пахло деревом, а в воздухе стояла густая пыль.

По-прежнему Джон не видел ничего. Собственное прерывистое дыхание напоминало ему о том, что он еще жив. Вернее, что он еще находится здесь. Через минут десять бесцельных прогулок по темному номеру отеля медиум увидел едва заметный пучок света. Верона моргнул несколько раз, чтобы убедиться, что это не мираж или иллюзия. Недалеко от него мерцал тусклым золотым отблеском небольшой предмет, похожий на коробку. Подойдя ближе, он понял, что это был небольшой сундучок. Любопытство обжигало рассудок, и, наконец, Джон распахнул приоткрытый ящик.

Многочисленные непонятные предметы, более походившие на хлам, нежели на сокровище, беспорядочно валялись внутри. От ржавых кинжалов до безвкусных брошек и мелких медальонов. Несколько золотых и серебряных монет, листки бумаги или пергамента, дюжина еще более мелких коробочек и обильное покрытие всего этого богатства паутиной. Свет исходил с внутренней стороны коробки. Джон вытер пыль ладонью и обнаружил за ее слоем символы. После тщательной протирки дверцы непонятные символы начали меняться, пока полностью не трансформировались в привычный Джону родной язык. На ней значилось непонятное четверостишие, никаких эмоций у Вероны не вызвав: