Десять часов, с полудня до летних северных сумерек, провел я в колонии, наблюдая шумную жизнь на соснах. Обитает тут около полусотни птиц. Появляются рано, когда на Сороти еще лед и только-только означатся водяные закраины. И вскорости начинаются свадьбы с драками за лучшее место в колонии. А в мае над головой уже стон стоял от голосов просивших еды птенцов. Под деревьями, так же, как у Хопра, все было побелено, и лишь бузина выдерживала низвергавшиеся сверху пахучие удобрения. Тут тоже валялись скорлупки яиц, кости и перья, но можно было найти и живого птенца. Качнуло ветром гнездо или малыш проявил излишнее любопытство — и вот он теперь на земле. Птенец подает голос — никакой реакции у взрослых, никто не опустится вниз, не сделает попытки поднять пострадавшего. Таков суровый закон — что с возу упало, то пропало.

Интересно было наблюдать поведение вернувшихся с охоты цапель. Вот птица сделала полукруг над гнездом. Снизу видно: крылья большие, широкие. Как нырнуть на них в «колодец» между ветвей? Ныряет! И очень приспособлена к этим ныркам. Вот посмотрите на снимки, сделанные с интервалом в три- четыре секунды. Цапля вдруг складывает крылья (чем не самолет с изменяющейся геометрией крыла!) и, как гарпун, пущенный вниз чьей-то верной рукой, опускается прямо на нижний сук у гнезда.

У серых цапель немало родственников по белому свету — шестьдесят шесть видов! Рыжая цапля, белые (большая и маленькая). Все сообразительные. Наша серая цапля, по наблюдениям натуралистов, на гнезде, расположенном у земли, иногда вешает для острастки незваных пришельцев змею. В Африке я наблюдал охоту одной из цапель. Кружась в мелкой воде, она отставляла одно крыло, создавая тень, в которой прятались рыбки, и цапля их цапала.

А во Флориде цапли, подбирая кусочки еды, оброненные туристами, бросают их в воду, привлекая рыбешек. «Котелок», как видим, варит у всех, у цапель тоже.

Фото автора. 25 сентября 1993 г.

(Окно в природу)

Слово ловкий и особенно ловкач в социальной жизни людей имеет оттенок характеристики осуждающей. Между тем изначально, во времена, когда человека кормила охота, слово ловкий, то есть умеющий хорошо ловить, отличало человека, было ему похвалой.

В живом мире все кого-нибудь ловят. Но самым ловким из всего сущего на земле благодаря уму стал человек — загонял мамонтов в ловчие ямы и, зная повадки зверей, рыб и птиц, изобрел тысячи ловчих приемов. Деревенские люди сегодня многие из них знают с детства.

Я, помню, ловил снегирей решетом. Обставишь его репейником, насыплешь под решето подсолнечных зерен и подопрешь его палочкой, а от палочки — нитка в сенцы. Сидишь и ждешь.

Руками в речке ловили мы раков, а самые ловкие ухитрялись руками хватать и рыбу. Ну и, конечно, любому знакома удочка. Однако у одного почему-то не ловится, а другой то и дело сажает на кукан окуней — ловкий!

Охота серьезная знает множество способов — примитивных и остроумных — перехитрить рыбу, птицу и зверя. Отшельники Лыковы в таежном своем бытии рыли ловчие ямы, делали изгороди, чтобы направить оленя в нужное место. Адский труд! Но именно так действовали и первобытные люди.

Ловчая сеть — тоже древнейшее изобретение человека. Этот снаряд прошел через все времена, лишь совершенствуясь. Сетями ловят рыбу и птиц, сетями до недавнего времени ловили и крупных животных. (Теперь обездвиживают.)

В огромные сети-ловушки на путях перелетов втягиваются и собираются в узком их конусе птицы, которых ловят для кольцевания. Плетенной из хвороста «мордой» повсюду на земле ловят рыбу. Сам наблюдал: у аляскинских атапасков нехитрая эта снасть такая же, как и у нас на Усманке под Воронежем.

Бывают капканы и побольше.

Ловушка, капкан, петля, западня стары как мир. Звери завлекаются в них чаще всего пищевою приманкой. (Глухарей соблазняют камешками, необходимыми им для перетирания пищи в желудке.) А можно приблизить животных звуком. Мне самому удавалось на двадцать шагов подзывать ослепленного жаждой схватки с соперником лося. (При этом пришлось спасаться от драчуна на березе.) Специальным рожком или даже стеклом от керосиновой лампы подзывают на выстрел оленей. Писком мыши довольно просто привлечь лисицу или сову. На «квок» — характерный звук в водной среде — приплывают к рыболову сомы. Свистом можно подозвать рябчика, специальным манком — и селезня, на подвывку («вабу») приходят волки.

Чтобы заставить пролетающих птиц опуститься в нужное место, создают для них обманчивую обстановку безопасности. Для этого на березах вешают чучела тетеревов, на отмели ставят чучела гусей. Птицы, видя сородичей, доверчиво опускаются.

Иногда охотник использует любопытство, свойственное всем животным, но у некоторых особенно обостренное. Так, под прикрытием щита, увешанного разноцветными лоскутами, охотники Средней Азии подбирались к кекликам. (Способ этот настолько добычлив, что сейчас запрещен.)

А вот какая хитрость давно в ходу у охотников Севера. О ней писал Джек Лондон, но на полвека раньше о том же рассказал путешествовавший по Аляске русский морской лейтенант Лаврентий Загоскин. Вот что он пишет в своей замечательной книге «Пешеходная опись»:

«Туземец, высоко уважая волчий мех, берет несколько тонких, плоских китового уса прутиков, около 2 футов длиною, заостряет их концы, свивает оборота в три и, обмотав жиром, бросает в разных местах близ своего жилища. Волк падок на жир, с голоду глотает два-три комка целиком. Жир варится скоро, ус, выпрямляясь, колет его желудок и приводит к верной смерти. Наутро охотник по следам находит пропавшего зверя».