Да хрен с ним, подумал Саша и сказал.

– Ну? Не вижу. Может, там, фунты стерлингов, я с ними не пробовал. Или еще какая валюта. Но рубли и фальшивки точно не вижу.

Последовала еще ухмылка, грустная как бы, но от этого еще более гнусная (не понравился Адамов моему Саше).

– Быть бы тебе кассиром в банке, цены бы не было! Садись.

– Ничего, я постою, - ответил Саша и сел на ближайший диван, где уже расположился Анночкин Сергей Степаныч, Отнимающий Еду.

– Креветочку? – плотоядно улыбаясь, шепнул он.

– Пссна, - ответил Саша Ендоба. У него начала вырабатываться аллергия на улыбки.

Далее последовал цирк.

– Итак, - рявкнул Адамов и вышел на середину залы. – Итак!

Зашумело, словно ветер, но с каким-то гнусноватеньким подвыванием и Адамов, горделиво разведя руки… вознесся. Тут иначе не скажешь, если только не применять современные термины типа левитации – он развел руки, громко вздохнул, вдруг завоняло "левым" Пуазоном, так, что дышать стало противно, а потом, словно в страшном сне, Адамов взлетел в воздух и там остался, покачиваясь.

– Вхождение в мерзость – искусство, - произнес он гнусным, базарно-скандальным тенором, совсем не тем, каким только что говорил, там был тенор совершенно обычный.
– Быстро выйти из нее - искусство вдвойне.

Показалась эта белиберда Ендобе истиной высочайшей категории, он даже присел (сидя, обратите внимание) и мурашки по лбу пошли. Дальше пошел текст, который Саша мой поначалу не запомнил, но который ему потом приходилось слышать слишком часто, чтобы забыть:

– Но тот, кто этому научился, еще не познал путь Пуччьи, впереди у него еще третье искусство - полюбить мерзость. Ибо Первая точка и Третья точка суть одно, только из одного в одно ты можешь впрыгнуть мгновенно, а ведь это то, что умел Пуччья. Не есть счастье Первая точка, не есть счастье Третья точка, счастье в том, как ты проходишь путь между ними. И как далеко эти точки, находящиеся в одном месте, друг от друга разнесены.

Свет во время этих слов мерк и менял колер от красного к синему, потом к лиловому, и даже вроде какая музыка слышалась мусульманская, но так, на уровне тишины…

Во влип, подумал Саша, секта с фокусником, сейчас потребуют от всего отказаться и чек выписать, но это им фиг! Немедленно отсюда, подумал Саша, ну их, этих психов и жуликов.

Странным тогда показалось Саше Ендобе вот что, он сказал мне.

– Странно мне тогда это показалось, - сказал он мне. – Он выглядел стопроцентным шарлатаном, даже не сто-, а стопятидесятипроцентным, вот что смутило. Он был настолько шарлатаном, что в шарлатанство не верилось – уж слишком искусственно он изображал искусственность, и из глаз его лились слезы. Слезы вот эти…

Словом, поверил Саша Адамову.

А дальше Адамов снизошел на пол, свет стал обыкновенным, электрическим, и тогда он сказал. Точнее, вскричал:

– Сегодня каждый из нас будет отнимать мертвецов. Поясняю. Все то, что у вас осталось от мертвых, будет отнято.

Саша мой поднял брови в недоумении. Как это? Каких мертвых? Но, показалось ему, все всё поняли, напрягли взгляды и стали выглядеть еще тупее, чем были на самом деле – Диккенсом тут уже и не пахло.

– И-и! – крикнул Адамов.

Саша тоже поднапрягся и стал искать у других еще что-нибудь кроме долларов. Ничего не вышло, то есть ну совершенно ничего. Дураком себя почувствовал Саша.

Потом ощутил тоску. Он пытался объяснить мне про эту тоску, но я толком не запомнил – выпито было к тому времени много, да и ни к чему было запоминать. Что-то там такое насчет этих вот самых "мертвых". Мол, люди, вступая с тобой в контакт, оставляют в тебе частичку своей личности, а потом они исчезают из твоего поля зрения, "умирают", оставаясь в тебе и мешая тебе жить. Мол, человек - это дом с ненужными привидениями. Словом, какие-то шлаки мистические. Но Адамов очень детально в эту тему внедрился, сделал ее самой важной и возбудился от нее настолько, что Саша чуть не уснул.

Пребывая в вышеуказанной тоске, Саша Ендоба вдруг обнаружил, что лекция еще продолжается, Адамов вещает что-то уже совсем непонятное насчет каких-то божьих соседей, чего-то требует от собравшихся, называя их адептами, а сам Саша почему-то сидит совсем уже в другом месте и делит маленький кожаный диванчик с молоденькой дамочкой пегого колера, довольно приятной на вид, только вот рябоватой.

– Саша, - со значением сказала рябоватая.

– Чего? – ответил мой Саша, внутренне принимая "третью позицию" (я сам лично не совсем боксер, но на боксерском сленге, как я слышал, это означает уход в защиту).