– Вова, - сказал он, - ты даже не представляешь, в какой жопе я сижу (почему же, я прекрасно все представлял, сам в такой же). Я не буду тебе пересказывать всю эту длинную и тягомотную бодягу моей армейской жизни, скажу только, что она меня достала, и я ушел в запас. Представляешь, совсем в никуда. Мама моя, она жуть какая хорошая была женщина, но пока я армейскую карьеру себе делал, замуж вышла за алкаша, уехала с ним в Днепропетровск, а тот через четыре месяца спьяну устроил пожар - сжег и квартиру, и себя, и ее.

– Как она пела песни на гитаре, - сказал я. – Вот бы сейчас в телевизор что-нибудь такое в этом роде, а то всякую дурь поют. Пацаны, пацаны, застегните штаны… Нет, ну ты представляешь?

– Хреново она пела, - ответил Саша.
– Голос ничего, а со слухом были проблемы. Да и пить под конец начала. Но вообще-то мне нравилось ее слушать. Эх, как здорово было...

Тут я сказал глупость, каюсь. С чего-то я решил пошутить и сказал:

– Пьяная мать - горе семьи.

– Да пошел ты!
– ответил Саша.
– Это он квартиру поджег, точно, не могла она. Ты инсинуировать будешь или слушать?

– Буду, - ответил я, решив не инсинуировать, и он продолжил.

Короче, кое-как после армии он устроился, не сказал, как, но деньги были, и квартира тоже образовалась. В Москве, между прочим. По намекам и оговоркам можно было понять, что пристроился он в какой-то охранной фирме, которая оказалась чисто-конкретной, с братками, рэкетом, стрелками и со всем прочим. Не прижился, но ушел, как ни странно, целым - симпатизировали ему там. И сразу, не успел ни новую работу пробить, ни деньги накопленные растратить (говорил, около сорока тысяч баксов - мелочь по их масштабам), познакомился с Диной.

Вот дальше он рассказывал мне не один раз, поэтому я запомнил и даже представлял себе в лицах. Конечно, я не уверен, что все было в точности так, как я рассказываю, просто передаю вам то, как я сам себе все это дело представляю.

Дина эта, по его рассказам, была настоящая женщина-вамп. Наверное, тем привлекла, что была какая-то немного недоделанная вамп, то есть не классическая. То есть не то что не классическая, а просто какое-то недоразумение вместо вамп. Но вамп. Она, как и положено вампирше, завлекала мужчин, а потом высасывала из них все соки вместе с деньгами, причем деньги для нее стояли именно на втором месте, а главное удовольствие для нее заключалось именно в процессе высасывания (не поймите превратно).

И все-таки вот эдакого рокового взгляда, черной челки, осанки особой и прочего, что ассоциируется с женщиной-вамп еще со времен немого кино, у нее вроде как бы даже и не было. У Саши она почему-то ассоциировалась с "фоской"; на преферансном сленге это означает мелкую карту, а на очень мелковременном и, подозреваю, очень мелкорегиональном сленге - определенный вид девочки, мелкой и ростом, и сутью, и чертами лица, нагловатой, не очень развитой и такой, знаете, настороженной и одновременно развязной. Другими словами то, что в более широких кругах называли "подрастающее поколение блядей".

Дину, конечно, назвать несовершеннолетней девочкой было бы абсолютно неконгруэнтно, и она лет десять-пятнадцать уже не была подрастающим поколением вот этих вот самых, но, по мнению Саши, фосковатость в ней очень даже присутствовала.

Это было так неестественно, так несоединимо, так неуместно – он, мой Сашка Ендоба девяти лет, тощий, загорелый, в одних черных трусах, восхищавшийся обыкновенным громкоговорителем, поставленным двумя пьяными мужиками с лестницей в его дом ("Воука, я довольный, як слон!"), и этот взрослый, стареющий мужик тридцати лет с недоделанной бородкой под Ленина, который кряхтел, наклоняясь за упавшей шпротиной, и зеленоватый сумрак комнаты, устроенный пару месяцев назад по настоянию моей второй жены Светы в один из наших светлых периодов (она чувствовала себя уютно в зеленоватом, а я обожал желтый электрический свет – чтобы обязательно пятно желтого в окружении темноты).

– Я ведь с самого начала видел, что она фоска, тупо-надменная дурочка, псевдоженщина, - пьяно говорил он.
– Но, понимаешь, был ресторан, скатерти белые, официанты исключительно мужики, ансамбль слепых аккордеонистов, я был там король, то есть во фраке и одинок, а она так презрительно смолила свою голуазину и так не слушала придурка, который ей вещал что-то с самодовольным и глупым видом, что я позвал вейтера и велел ему передать "за тот вон столик" графинчик с двести граммами коньяку и длинную багровую розу. Розы, правда, не оказалось – "посмотрите меню!".

Как только им принесли графинчик, придурок (что-то банковско-уголовное – короткая стрижка, челюсть, прикид почти секьюрити и серенькое лицо) приветливо завертел башкой, а дамочка, что мне очень понравилось, в момент усекла, от кого коньяк. Взглянула на меня дурой и глазки опустила – не бог весть какие глазки. Но я тут же запал, раньше-то я просто от тоски выпендривался.

Парнёк немножко поудивлялся и стал дареный коньячок интенсивно усугублять.

Дело чуть не кончилось дурно, потому что, усугубленный, он стал что-то подозревать, подозвал вейтера и велел передать за столик дарителей бутылку "Ахтамара", но вейтер, разбитной и понимающий малый, приволок мне тот "Ахтамар" не в бутылке, а в графине, да и словом предупредил. За что получил очень хорошую благодарность. Придурок все время вертел головой, кидал во все стороны злобно-подозрительные косяки, и на меня тоже кидал, пытался понять, кому досталась бутылка, но я был при деньгах, и тому же вейтеру (кстати, что за дурацкое слово – "вейтер", откуда?) тут же велел передать бутылку "Ахтамара" за столик каких-то очень прикинутых и крутых. Крутые засуетились и тут же ушли, а придурок полюбил себя еще больше и тут же надрался хуже Паниковского. Что мне и требовалось.