Около восемьдесят четвертого градуса странная, похожая на паутину розовая мгла затягивает горизонт. В этой паутине тонет самолет Алексеева. Связываемся с ним, пеленгуем: идет западнее нас. Самолет Мазурука на вызовы не отвечает. Вызываю базу и Диксон. Прошу их передать Мазуруку, что самолеты Молокова и Алексеева идут в зоне радиомаяка к полюсу, а также выяснить, где находится сейчас Мазурук, и сообщить нам. Богданов и Румянцев сразу же начинают вызывать самолет Мазурука, но и их вызовы остаются без ответа.

Солнце светит почти в лоб самолету. Внизу картина мало отличается от той, которую мы видели 5 мая во время полета к полюсу на разведчике. Такие же огромные поля толстого многолетнего льда. Такие же нагромождения торосов. Трещины и разводья. Только сейчас они не имеют преобладающего направления с востока на запад.

По- прежнему не отвечает на вызовы самолет Мазурука, и это начинает беспокоить.

Шевелев все время совершает прогулки между «моссельпромом» (он на тяжелых самолетах тоже есть) и радиостанцией. Шевелев деловит и доброжелателен. Летнаб и штурман, он впервые поднялся в воздух над арктическими просторами еще в 1929 году, его знание Арктики энциклопедично. Грянет война - и Герой Советского Союза Шевелев станет начальником штаба авиации дальнего действия, а когда советский народ, отстояв в кровопролитных боях свободу и независимость Родины, перейдет к мирному труду, Марк Иванович многие годы будет возглавлять один из самых трудных и беспокойных участков, без которого немыслимо освоение Арктики, - полярную авиацию.

Бронтман, сидя на банке папанинского продовольствия, фиксирует в блокноте свои впечатления.

Наш самолет по сравнению с разведчиком - гигант. Он комфортабелен. Два управления. Внутри прохладно, но не гуляет ветер (кабины - пилотская и штурмана - закрытые, не продуваются). Есть СПУ - самолетное переговорное устройство - для внутренней телефонной связи. Много места: каждый член экипажа может в самолете навестить любого другого и воспользоваться санузлом. Акустические шумы гораздо меньше, чем на разведчике.

86°30'. 3 часа 30 минут. Нужно устанавливать связь с дрейфующей станцией. Три раза бросаю в эфир ее позывной - UPOL, один раз свой. Ну конечно, Эрнст Теодорович тут как тут! Здороваемся. Принимаю самые свежие координаты льдины. Договариваемся, что когда самолет приблизится к лагерю, я перейду исключительно на наблюдение за его радиостанцией: шансов на то, что они увидят нас первыми, конечно, больше. А если увидят, то и скорректируют наш курс. Корректировка может оказаться крайне необходимой, так как, по сообщению Кренкеля, на самолете Водопьянова только что испортился радиокомпас и пеленговать нас, как это предполагалось ранее, они не смогут. Шевелев немного удручен. Бронтман вынимает неизменный блокнот…

89° 15'. 5 часов 30 минут. Скоро полюс! Бронтман делает очередную запись и, подумав, решает больше не прятать блокнот в карман. С горизонта не исчезает розовая мгла. Механики, закутанные в меха, неподвижно, как статуи, сидят у приборных панелей. Молоков не выпускает из рук штурвала. О существовании Ритслянда можно догадываться лишь по аккуратно присылаемым для передачи сообщениям о пройденном пути.

5 часов 45 минут. Из штурманской кабины быстро выходит Шевелев. Наклоняется поочередно к обоим пилотам и что-то взволнованно говорит. Издали мы с Бронтманом видим, как Молоков одобрительно кивает головой, не переставая в то же время вглядываться в горизонт. Склонившись над механиками, сказав им что-то и показав рукой вниз, Марк Иванович направляется к нам. Но мы уже поняли: под нами полюс!-и радостно жмем друг другу руки!

Механики, Шевелев и мы с Лазарем Константиновичем приникли к иллюминаторам. Кажется, нет силы, которая могла бы оторвать нас сейчас от плексигласовых окошек! Так хочется навсегда запечатлеть в памяти ледяное поле с воображаемой точкой на нем, которая так долго была недоступной! А внизу до примитивности просто: ослепительно сверкающие на солнце ледяные поля, узкие полоски трещин, торосы…

–  Не вижу земной оси!-нарушает очарование Бронтман.

–  А я бидона, выброшенного Кекушевым!-кричу ему в ответ.

Бронтман, задрав голову, заразительно смеется - всем уже знакома история с бидоном.

Делаем над полюсом большой круг. Затем по сорок пятому меридиану (долгота западная - станция по ту сторону полюса) начинаем «спускаться» к дрейфующей станции. Теперь нужно слушать только Кренкеля!

Перестраиваю приемник на волну 560 метров. Сразу же устанавливаем связь. Сообщаю, что прошли полюс и идем к ним. Эрнст Теодорович говорит, что на льдине мобилизованы все бинокли - ведется наблюдение за горизонтом, Бабушкин на аэродроме - зажгли дымовые шашки, закрасили красным все неровности посадочной площадки.

–  Берегу аккумуляторы! Передатчик выключаю. Следи!
– говорит Кренкель и исчезает…

Сейчас будет подведен итог почти семичасовой работы Ритслянда и пилотов. Или мы выйдем на дрейфующую станцию, или…

С потрясающей громкостью в эфире появляется Кренкель:

–  Мы вас видим! Идете прямо на нас!

Тут же к радиостанции подбегает радостный, сияющий Шевелев.

–  Сообщите на льдину, мы видим лагерь!-кричит он мне.

Ты не только хороший, надежный товарищ, молчаливый, немного застенчивый Алеша Ритслянд! Ты еще и блестящий штурман, достойный своего славного командира, коммуниста, одного из семерки первых Героев Советского Союза - Василия Сергеевича Молокова.