ГЛАВА 13. ХОЛОДНАЯ НОЧЬ.

Как проходят похороны? Медленно. У Лис и Терранса много друзей из колледжа, но мы никого не приглашаем. Думаю, Фонзи понимали, во что ввязывались, на что обрекали себя, друг друга. И, тем не менее, смириться с тем, что эти двое больше никогда не будут рядом очень трудно. Не знаю, когда успела привыкнуть к ним. Да и привыкла ли вообще? Если честно, сейчас мне непонятны ни собственные мысли, ни собственные чувства.

Около могилы я стою тихо. Читаю надпись на надгробье Фонзи и почему-то нервно усмехаюсь. Амариллис. Вот как звали Лис! Неудивительно, что она никогда не говорила о своем полном имени. Так ведь и, правда, язык сломать можно! Черт. Господи. Я тут же, не сдержавшись, отворачиваюсь и крепко стискиваю зубы. Я могла их спасти. Я могла быть внимательнее, предвидеть опасность. Я могла. Могла! Но я ничего не сделала. Они верили в меня, а я оплошала. Неожиданно вижу свою сестру. Она медленно подходит к могиле и прикладывает ладонь к рыхлой земле. Вдруг из-под ее пальцев прорываются ярко-красные бутоны. Они опоясывают каменные надгробья, связывая их между собой, будто в сети, и создают мягкое одеяло там, где еще несколько секунд назад была черная земля.

– Вот какой ты была, Лис, - говорит Венера. – Такой же красивой и прекрасной, как и Амариллис. Как этот цветок.

Домой возвращаемся молча. Мортимер ходит медленно. Цепляется о стены руками и постоянно сжимает костлявыми пальцами переносицу, будто пытается сдержаться. У него не выходит. Морти разбит и обезоружен, как никогда прежде.

Я иду рядом с Цимерманом по коридору. Он собирается свернуть к себе в комнату, а я вдруг нахожу в себе силы остановить его. Сжимаю крепко его ладонь.

– Мы сделаем все, чтобы они умерли не напрасно, я обещаю. Правда.

Он проводит пальцами по моей щеке.

– Морти, я…, я убью Сомерсета, я убью их всех, я…

– Убивая других, ты не вернешь ни Терранса, ни Лис.

– Но…

– Я злился на тебя за твои попытки попробовать жизнь на вкус. Но больше не слушай меня, Эмеральд. Не слушай, дорогая. Дери жизнь в клочья и проси у нее не только то, что хочешь, но и то, что превосходит все имеющиеся желания. Проси! Ведь жизнь…, - Морти болезненно выдыхает и приобнимает меня за плечи, - жизнь так коротка.

Он оставляет меня наедине с пустотой. В коридорах становится тихо. Я стою и жду, не знаю чего именно, но не шевелюсь. Все ведь люди чего-то ждут, правильно? И впервые я ощущаю себя на них похожей. Обычная, одинокая, застывшая в немом ожидании чего-то особенного. Однако ничего не меняется. Ни через минуту. Ни через пять.

Что ж, говорят: только мы можем что-то изменить; только нам под силу сделать со своей жизнью нечто хорошее. Надо лишь сдвинуться с мертвой точки, совершить первый шаг, поверить в свои силы, в себя, в людей! А я вот не верю.

На этом все и заканчивается. Скатываюсь по стене на пол и сижу в коридоре до тех пор, пока солнце не исчезает, а тьма не опускается на мои веки, а делает она это довольно быстро. Или же мне так кажется? Не знаю. Я рассматриваю свои руки, то сжимаю пальцы, то разжимаю их. Впервые я чувствую себя растерянной. Я прекрасно понимаю, что смерть Лис и Терранса – огромная трагедия, но более того, я понимаю, что она глупа и напрасна. Ничего не оправдывает их гибель. Ни борьба со злом, ни справедливость. Какой же прок в их отчаянном желании сделать мир немного лучше, если мир плюнул на них и провернул все таким образом, что теперь им все равно на любое окончание нашей эпопеи. Не знаю. Разве в этом мое предназначение? В том ли, чтобы наблюдать за тем, как люди умирают, и спокойно жить дальше. В том ли, чтобы делать вид, будто ничего не меняется, будто наша цель гораздо важнее и значимей, чем наши жизни. Но почему? Почему я обязана вставать и идти к обрыву, да еще и с гордо поднятой головой? Почему мне нельзя убежать, почему я не могу испугаться, бросить все? Почему Лис и Терранс должны были умереть? Почему Венера должна винить себя? Почему Саймон должен рисковать жизнью, а Мортимер вяло и слабо передвигаться по комнатам, не ощущая ничего. Только пустоту. Почему? Кто нам сказал, что мы обязаны идти дальше, закрывать глаза на то, что пугает, не видеть того, что обезоруживает и парализует? Кто нам сказал, что умирать – достойно? Что отдавать свою жизнь за других – большая честь? Да, я буду помнить Фонзи, и Морти будет, и Прескотт, и Блумфилд. Но на этом все. Умрем мы, и их имена тоже исчезнут из памяти, и никто уж тогда не вспомнит о двух людях, отдавших свою жизнь за какой-то переломный момент в истории. Никто! А они умерли…, а их больше нет. И скоро всем станет все равно.

Мы дети, воспитанные на фильмах и сериалах, взращенные длинными и пафосными диалогами главных героев. Они всегда побеждают и никогда не задают вопросов. Все ведь и так ясно, правильно? Есть плохие парни, есть проблема – необходимо решение. Правда, в жизни все как-то совсем непросто. Если я сейчас встану и посмотрю на себя в зеркало, и скажу, Родди, давай, ты должна, ты сможешь – эпичная музыка не заиграет на фоне, а мои силы не станут больше. Я возомнила себя кем-то другим, кем-то неуязвимым, но истина в том, что мы в опасности. Мы можем умереть сами, или же мы можем смотреть на то, как умирают наши близкие. И это очень и очень интересный сюжет для очередного сериала, я понимаю! Но это полный отстой для жизни. Мне не хочется заканчивать все так, сейчас и здесь. Я не готова уйти, пусть раньше и не ценила время. Но разве у меня есть выбор? Как ни странно, человек становится героем ни тогда, когда побеждает зло, а когда решается на страшные и опасные поступки. Он может проиграть, может больше никогда не вернуться. Но он встает. Наверно, тогда-то он и приобретает это отличие от остальных. Тогда-то он и становится избранным, и не в ином порядке, как это обычно бывает в книгах: мол, ну, ты классный, ты избран самим Богом, ну, давай, иди, побеждай всех! А он стоит, смотрит на людей и не понимает: что от него хотят? Что он должен сделать? Вот, так и я. У меня в голове миллион вопросов, миллион сомнений, миллион мыслей. Я не прилежный человек. Я бы ушла, я бы действительно все бросила, потому что я не герой. Но, тем не менее, я все еще здесь. Почему? А, главное, зачем. Мозги так и пыхтят от раздумий. В принципе иначе ведь и не бывает: все мы сходим с ума, пытаясь осознать свое место и предназначение. Но меня это серьезно волнует. Никогда прежде я еще не была так растеряна и сбита с толку.

Неожиданно вижу Венеру. Она подходит к лифту, садится на колени и царапает себе ладонь. Я думаю, девушка вновь собирается проникнуть в чью-то голову, но не в этот раз. Прескотт рисует горизонтальную линию на пороге и, заметив мой взгляд, тихо поясняет:

– Это защитит нас. – Мы смотрим друг на друга. – Защитит от врагов. Любой, у кого будут плохие намерения, не сможет переступить черту.

– Неплохая идея.

Венера подходит ко мне. Громко выдыхает и садится рядом, будто сидеть на полу – вполне обычное дело. Я улыбаюсь ей – очень слабо – но хотя бы пробую.

– У тебя волосы потемнели, - говорю я, немного погодя.

– Да. Такое бывает.

– Почему?

– Не знаю, - Прескотт пожимает плечами, - наверно, они чувствуют мое настроение.

– И какое твое настроение?

– Я очень устала, и еще мне очень плохо. Эмеральд, я боюсь того, что чувствую. Мне кажется, что я способна на многое, злясь на тех, кто причиняет мне боль.

– Все способны.

– Да, только не все могут делать то, что могу я. – Она прикусывает губы. Пристально глядит на свои руки и шепчет. – Если для меня все потеряет смысл, я совершу ужасные и непоправимые поступки. Но ты…, ты должна будешь меня остановить.